— Вы давно не видели ее светлость?
— Да… с тех пор, как он уехал. Но я боюсь за леди Сен-Шевиот. Когда барон уезжал из замка, он выглядел как сам сатана.
Доктор вздохнул.
— Увы, мы ничего не можем поделать. Остается лишь довериться Всевышнему, который не позволит, чтобы миледи и дальше страдала.
— Я попытался навестить ее, — проговорил Певерил. — Но меня не пустили к ней. Слуги один за другим покидают замок, на их место приходят другие, грубые и жестокие, а миссис Динглефут становится все более властной. С ней весьма трудно иметь дело, — мрачно добавил художник.
— Послушайтесь моего совета, молодой человек. Уезжайте отсюда. Это место проклято, — прошептал доктор.
— Я не уеду из Кадлингтона, пока могу быть хоть чем-то полезным ее светлости, — ответил юноша.
— Берегитесь! — предостерег его старик.
Больше он не появлялся у своей пациентки.
Все происходящее было совершенно неизвестно Флер. Открытия начались лишь в тот день, когда ей разрешили подняться с постели.
Стояло холодное туманное июльское утро. Она прошла в будуар, в котором не была после начала родов. Она так сильно похудела, что пеньюар буквально болтался на ее хрупком теле.
Первое, что предстало перед ее ошеломленным и испуганным взором, был секретер. Он выглядел так, будто его кто-то обыскивал. Ее личные бумаги и письма в беспорядке валялись на ковре. Перья для письма были сломаны, чернила разлиты, а сургучовые печати разбиты вдребезги. Но что ее ужаснуло больше всего — это портреты ее родителей в позолоченных рамках, которые она привезла из имения Пилларз. Они были изрезаны ножом. Лица на полотнах стали неузнаваемы. Любой, увидевший это зрелище, подумал бы, что в будуар ворвался сумасшедший и бессмысленно разрушил и уничтожил все, находящееся внутри. Флер особенно потрясло надругательство над великолепным портретом Елены Роддни в сером бархатном платье.
В полуобморочном состоянии Флер дотянулась до сонетки и позвала повитуху-ирландку, которая все еще приглядывала за ней.
— Вы что-нибудь знаете обо всем этом? — спросила она, показывая женщине на учиненный разгром.
Ирландка выглядела смущенной. Разумеется, ей было все известно… но она не осмелилась рассказать об этом миледи. Старой женщине было известно очень многое, о чем она должна молчать. Ибо, как и миссис Д., с которой она делила эту страшную тайну, ей было строго-настрого приказано держать рот на замке под страхом ужасного наказания. Сама она с нетерпением ожидала того дня, когда наконец сможет навсегда покинуть замок, в котором разыгралась такая тяжелая трагедия.
И она ничего не рассказала Флер.
Тогда Флер, приложив дрожащие руки к груди, с бешено бьющимся сердцем спросила:
— А что его светлость?
— Ради Бога, не спрашивайте меня, — умоляюще проговорила женщина.
— Ничего не понимаю… — прошептала Флер. — Мне надо сойти вниз.
На это повитуха с низким поклоном сказала дрожащим голосом:
— Это невозможно, ваша светлость. О, умоляю, миледи, не вините меня, но двери ваших покоев заперты на замок.
Флер с недоумением посмотрела на женщину. Лицо ее побелело.
— Вы хотите сказать, что я узница в своих собственных покоях и заточена по приказу барона?
Повитуха проглотила ком в горле и, запинаясь, ответила:
— Да, миледи.
— У кого же ключи?
— У миссис Динглефут, ваша светлость.
У Флер перехватило дыхание. Почувствовав сильнейшее головокружение, она без сил опустилась в кресло. Ноги ее не держали. Теперь, как ей казалось, Флер поняла, что происходит. Дензил сошел с ума от ярости из-за того, что она родила мертвого ребенка. И это была его месть. Но зачем обыскивали секретер? Что там пытались найти? И почему с такой лютой ненавистью надругались над портретами ее любимых родителей?
— Это уж слишком, — проговорила Флер вслух. — Я не останусь в Кадлингтоне, где меня подвергают подобным издевательствам! И ни при каких обстоятельствах не останусь узницей миссис Динглефут!
Она протянула руку и крепко сжала пухлое запястье повитухи.
— Вы поможете мне и передадите записку? — задыхаясь, спросила она. — Если я напишу ее, вы проследите, чтобы она попала к мистеру Певерилу Маршу? Помогите мне, прошу вас!
