Очень скоро перед ее столом возникла грузная фигура — высокий элегантный мужчина в свободной джинсовой куртке. Несмотря на суровый взгляд, он вдруг неожиданно мягко засмеялся.
— Привет, — сказал он, отвлекая ее от размышлений. Нэнси просветлела и подала ему руку, которую он поцеловал прежде, чем присесть за столик.
— Как себя чувствуешь, малыш?
— Когда вижу тебя, отлично. А как ты, Нэнси?
— Как побитая собака, — она положила руку на плечо Лателле, словно искала в этом прикосновении спасения.
— Расскажи все, что мне позволено знать, — с оттенком иронии попросил Джуниор.
Нэнси улыбнулась. Этот голос создавал иллюзию, что она говорит с Фрэнком Лателлой-старшим — дедушкой, от которого внуку, кроме имени, досталась и неразлучная с ним удача. Для Нэнси он по-прежнему остался Фрэнком Лателлой — Джуниором, — так называли его в семье, — хотя старший Фрэнк Лателла давно умер, внук — теперь сорокалетний мужчина — владеет гостиницами, земельными участками, ресторанами, продуктовыми магазинами. Нэнси и Сэл были совладельцами некоторых его предприятий. Брат и сестра Пертиначи занимались адвокатурой и политикой, а Джуниор, получив диплом, преумножил семейное наследие посредством акционерных инвестиций и вложениями в строительство и транспорт.
Фрэнк Лателла-младший входил в число самых могущественных людей Нью-Йорка. Он был настолько богат, что мог позволить себе финансировать избирательную кампанию Нэнси, претендентки на кресло мэра.
Нэнси подробно рассказала ему о встрече с Натали Гудмен.
— Нападки республиканцев? — спросила она, обращаясь скорее к себе, чем к Фрэнку. Удары ниже пояса входили в правила игры. И сама же ответила:
— Думаю, что не они.
— Я в этом абсолютно уверен.
Оба знали, что, если бы политические соперники решились атаковать, то подкрепили бы обвинения доказательствами. Но было очевидно, что Гудмен стреляла наугад, пользуясь непроверенными данными. И с другой стороны, подобные выпады совершают, как правило, в разгар избирательной кампании. А сейчас не началось даже предвыборное зондирование.
— Кто-то хочет перебить мне ноги прежде, чем я отправлюсь в путь.
Лателла кивнул.
— Боюсь, что ты права. Но почему? — он беспокоился за Нэнси, которую любил как сестру и уважал как мать, хотя она была немногим старше его.
— У меня есть подозрение, — она подняла на него серые глаза, — но я тебе ничего не скажу, если ты сам не догадаешься. Подумай, кто тот единственный человек, которому я встала поперек дороги?
— Тут и думать нечего — мой отец.
Неарко Лателла, сын старшего Фрэнка, всегда ненавидел Нэнси, потому что Фрэнк полностью доверял ей и ценил ее больше, чем собственного сына.
— Но Неарко ведь давно живет на Сицилии и не интересуется американскими делами, — возразила ему Нэнси.
— Что правда, то правда, в те немногие разы, что я ездил к нему, мне казалось, что он и меня забыл.
— У твоего отца немало недостатков, — рассуждала Нэнси, — но он не умеет притворяться.
— Ты поручилась бы головой?
— Пожалуй, нет. Но почти уверена, что он не имеет отношения к этой истории.
— Предоставь мне разобраться в этом, — предложил Джуниор.
— Именно этого я и хотела, — улыбнулась она.
Он не знал, обоснованны ли обвинения Гудмен. Как и все, Джуниор не знал многого о жизни Нэнси. Только его дед и Хосе Висенте Доминичи знали ее тайны, но дед умер, а из Хосе и слова не вытянешь.
— Я найду средство вынудить ее к откровенности, — пообещал Фрэнк, имея в виду журналистку. — Мне интересно, где она все это откопала?
— Порядок, Фрэнк. Спасибо тебе, — Нэнси поднялась. Они ушли порознь. Только что поданная пицца «кальцоне» остывала на тарелках. Теперь, когда Джуниор без всяких просьб с ее стороны решил сам заняться этим делом, Нэнси облегченно вздохнула.
Нэнси занималась макияжем перед зеркалом — это ее всегда приятно расслабляло, когда появился сын и поцеловал ее в плечо. На ней было красное, прямое, очень прилегающее платье от Диора, простое, с глубоким круглым вырезом. Нэнси предпочитала обходиться без броских драгоценностей, у нее до сих пор была изумительная линия шеи.
— Мама, ты восхитительна, — заметил Шон и сел на табуретку за ее спиной.
