– Не сюда! – заорала баронесса еще громче и показала на мощенную камнем дорожку. – Вон туда!
Бер послушно протащил утопленницу еще метра два, а серебристая юбка тянулась и тянулась из колодца бесконечным шлейфом.
Люди начали пятиться, заподозрив неладное.
И вдруг одновременно произошло две вещи: налетевший порыв ветра откинул занавеску, а юбка вытянулась из колодца змеиным жгутом и шлепнулась наземь с таким звуком, словно грохнулась тяжеленная рыбина.
Первый миг на это никто не обратил внимания – все взгляды сосредоточились на лице утопленницы.
– Светлое Небо, это же дочка конюха Аннель! – ахнула толстушка-кухарка. – Помните, пропала месяц назад? Говорили, что сбегла с бродячим цирком, а она вона, бедная, где!
Для трупа месячной давности лицо девушки казалось на диво свежим.
– Да нет же! – не согласилась моя костлявая гувернантка. – Вы что, не видите, что это леди Тиррина? Она еще вчера обещала утопиться!
Мне было плохо видно из моего укрытия, но зеленоватые светлые волосы, пусть и потемневшие от воды, мало походили на мои. Прежде всего длиной.
– Какая же это Тиррина, медам Зисдрис? – возмутился мой опекун. – Вы что, не видите, какая это красавица? Ни следа от уродливого шрама и форма носа совсем не такая курносая! Где управляющий Рондик? Отправьте кого-нибудь за городской стражей!
– У Тирры такой же прямой аристократический носик, – возразила бледная Лисси.
– Не она это! – оборвал ее садовник Бер. – Чужачка. И недавно утопла, бедняжка, еще распухнуть не успела. Надо у матушки Зим спросить.
Матушка Зим – это наша бывшая ключница, доживающая свой век в персональной комнатушке рядом с кухней, в самом теплом местечке во всем доме. Она всегда жила тут, чуть ли не с момента строительства особняка. Говорили, домишко ее прежних хозяев стоял аккурат на этом месте, облюбованном еще прапрадедом Тиррины, и был куплен вместе со служанкой. И еще говорили, что Зим уже тогда была древней старухой.
Баронесса и ее сынок попытались ее сдать в лечебницу для сумасшедших, когда вселились в графский дом, но у них ничего не вышло. И прогнать не вышло и откупиться. Кем на самом деле была матушка Зим, оставалось только гадать.
Я видела ее лишь раз, когда меня, Тамару Коршунову, оказавшуюся в теле юной графини, привезли сюда после лечебницы. Сгорбленная старуха с клюкой появилась в моей спальне. Я тогда чуть со страху не поседела, если бы волосы пятнадцатилетней Тирры уже не обзавелись сединой после пережитой катастрофы. Она возникла бесшумно, как привидение, склонилась, вгляделась в глаза и проскрипела:
– Вот оно как, получается… Выясни, кто тебя убил, девочка.
– Выясню, – непослушными губами прошептала я.
– И отомсти. За всех отомсти.
– Отомщу.
– Вот и славно.
Она повернулась и, шаркая и постукивая клюкой, ушла. С тех пор Зим не попадалась мне на глаза, а ее комнатушка оказывалась пуста в любое время, когда бы я к ней ни заглянула.
Не успели послать мальчишку, как послышался стук клюки: бабка сама пожаловала в сад. Люди перед ней расступились, но матушка Зим близко подходить не стала.
– Уходите все, быстро, – проскрипела она. – Вы что, не видите, что вытащили?
– Утопленницу, – буркнул барон, остальные не посмели подать голос.
– Кабы так! Вы колодезного духа вытащили. Ундину местную убили. Теперь вся вода отравленная будет, пока проклятие кто-нибудь не снимет.
Старик Бер вскинулся:
– Да она уже была того, мертвая. Не шевельнулась даже, пока я этакую тяжесть нечеловеческую тянул!
– Зачем тянул-то, дурень, ежели понял, что не человека тащишь?! – Матушка Зим сердилась не на шутку.
– А что мне, дохлятину в колодце оставлять?
Утопленница не согласилась с оскорбительным словом и трепыхнулась. Поднялась на локтях, и я увидела ее лицо. Очень похожее на то, какое я видела в зеркале в первые дни после того, как очнулась в этом мире, но без ожогов. Вместо ожогов на красивом лице существа, на обнаженных руках и плечах проступала серебристая чешуя. По всему телу ундины пробегали какие-то голубые узоры, словно письмена, после чего чешуя чернела и отваливалась. Красавица за одну минуту превратилась в страшилище с вылезшими изо рта клыками и выпученными, превратившимися в бельма глазами. Завоняло тухлой рыбой.
