— Как смогла — пришла.
— Молодец! — Влад тряхнул волосами, из складок черного плаща появилась бледная рука, убирая с лица непослушную прядь. Очень странный жест, слишком картинный, слишком… Женский?
— Так, значит, ты сюда от всех арадских неурядиц скрылся?
Господарь пожал плечами.
— От себя не убежишь…
Что-то было не так — нелепо, неправильно. По спине бежали мурашки, на этот раз вовсе не от близости суженого.
В два длинных шага он подошел ко мне, заглянул в глаза, лицо его осветила жесткая улыбка.
— Как долго я ждал тебя, страдал, но верил, что ты явишься ко мне, моя маленькая ветреница. — Его руки твердо взяли меня за плечи.
Я вырвалась, отпрыгнула назад и вздернула подбородок:
— О твоих мучениях мы потом поговорим, при случае. А лучше давай ты мне письмо об этом напишешь — длинное и печальное.
Улыбка Влада стала безумной.
— Видимо, я преувеличивал твое ко мне расположение.
— Да я тебя, потвору, ненавижу! — припечатала я. — Могла бы — голыми руками задушила бы за то, как ты Зигфрида покалечила.
Мгновение Дракон размышлял, потом громко, весело расхохотался. Лицо его поплыло, волнами заходил вещуний балахон. Истинный лик Хумэнь будто вытаивал из-под снега. Лисица оказалась прехорошенькой — смуглокожей и широкоскулой. Острый треугольный подбородок украшала ямочка, а раскосые глаза весело глядели из-под пышной челки.
— Что ж я на вас, яггов, никак управу не найду? Кого ни представлю — не верите.
— Так ты с бабушкой моей повстречалась? И как она — жива, здорова?
— Пошли, ветреница, — оставив мой вопрос без внимания, скомандовала лиса. — Господин ждет.
— А как ты меня приманила, каким колдовством? — послушно следовала я за провожатой, решив, что кровная месть может и подождать. — Там же точно путеводная нить была.
— У господина много фокусов в запасе, — охотно отвечала Хумэнь. — Он по-разному может на других влиять: через сны, плотские желания, мечты…
Понятно! Значит, память мне не просто за «спасибо» вернули.
— Мы сейчас где?
— В месте, которого нет, — хихикнула лисица, — ни на картах, ни в памяти людской.
— Мир-то хоть наш?
— Ваш. — Спутница вдруг остановилась и серьезно поглядела на меня. — Знаешь, что мне в тебе нравится, девочка? Твоя страсть к знаниям. Умеешь ты и слушать, и вопросы задавать. И, знаешь, я тебе отвечу. Потому что сегодня ты будешь принадлежать моему господину — и духом, и телом, и разумом, и никому не сможешь поведать о том, что услышала.
Уж не знаю, чего в этот момент от меня ожидали. Что я заору «нет, молчи, лучше дурочкой помру»? Или паду ниц, подчеркивая архиважность момента? Или в обморок брякнусь? Не на таковскую напали, ёжкин кот!
— Выкладывай, — поторопила я слегка растерявшуюся лису. — Времени-то не особо…
Он поцеловал ее полуприкрытые глаза. Задремавшая было Дарина вздрогнула и села на постели. Михай с шаловливой улыбкой потянул на себя простыню:
— Пора просыпаться, соня.
Она тихонько зарычала выгибаясь. Тело приятно ныло.
— У меня сколько угодно времени. Неужели ты забыл, что я под стражей?
— Досточтимная домна Мареш, — проговорил он с дурашливой серьезностью. — Я пришел предложить вам свободу.
— Но как? — Не обращая внимания на свою наготу, она вскочила с ложа, радость близости сменилась недоумением. — Ты не хочешь брака? Как же я раньше не догадалась! Ты получил то, что хотел, а теперь…
— Вот не умею я с женщинами разговаривать, — сокрушался Михай, притягивая к себе ее, недовольную и дрожащую. — Красавица моя, свет мой ясный. Неужели ты могла подумать, что я…
Жаркими поцелуями покрывал он ложбинку между ее грудями, гладил по спине, все больше распаляясь.
— Я люблю тебя, я хочу на тебе жениться. Но не так, не потому, что этого хочет моя властолюбивая матушка. Бесценная моя, я спрячу тебя в тайном месте, и как только вся эта политическая катавасия закончится, мы принесем брачные обеты перед серебряным ликом Тзеваны. Верь мне.
Дарина застонала, отвечая на поцелуи. Он, тяжело дыша, отстранился:
— Одевайся. Нам надо идти.
— Куда? — спросила Дарина, натягивая платье еще дрожащими от возбуждения пальцами.
Голова Михая вынырнула из ворота рубахи:
