Невероятно насыщенная жизнь - страница 53

— Садитесь, — сказал Машин папа, но тут же быстро добавил: — Впрочем… э-э-э… можете… стоять.

Но я с размаху плюхнулся на стул.

— Ой! — сказал Григорий Александрович и сморщился, как от зубной боли.

— Извините, — сказал я, — но он крепкий, кажется.

— Д-да? — неуверенно спросил Машин папа. — Н-ну, вам виднее. — И посмотрел на меня с уважением.

«Что-то они сегодня какие-то странные», — подумал я.

— Итак, чем могу служить? — спросил Машин папа.

Я не знал, чем.

— Да вы не стесняйтесь, Семен, — дружелюбно сказал Машин папа. — Выкладывайте.

И тут я придумал. Он ведь человек очень образованный, и почему бы мне не спросить его кое о чем.

— Вы все знаете, Григорий Александрович, — сказал я, — а я не очень. Я хочу вас спросить о… про некоторые слова.

— Сократ говорил, — сказал Григорий Александрович, — что я знаю твердо только то, что я ничего не знаю. Но если вы думаете, что я могу вам помочь…

— Думаю, думаю, — быстро сказал я и достал из кармана листочек, на котором у меня было записано:

1) Эмоции (?)

2) Троянская война (?)

3) Караваев-Каратаев (?)

4) Аморальное лицо (??)

5) Неинтеллектуальная личность (???)

Он прочитал все это несколько раз, потом опустил очки на нос и внимательно посмотрел на меня.

— Гм-м, — сказал он, — любопытный, я бы сказал, набор… А… а зачем вам, собственно, это?

— Так, — сказал я, — для расширения кругозора.

— Гм-м, — опять сказал он, — ну что ж…

И начал потихоньку объяснять. А потом сам ужасно увлекся. Бегал по комнате, размахивал руками, доставал с полок разные книжки. В общем, по всем вопросам прочитал мне целые лекции. И все рассказывал очень интересно, доходчиво и с наглядными пособиями. Я слушал разинув рот, но не думайте, что я буду пересказывать все, что он мне говорил. Только для памяти отмечу самое главное.

Эмоции — это, оказывается, разные чувства. Только не запах там, вкус или цвет, а например, горе, радость, злость, веселье, зависть и… любовь, например. А я-то думал, что «эмоции» — это из радиотехники что-нибудь.

И еще он сказал, что эти самые эмоции бывают положительные и отрицательные. К положительным надо стремиться, потому что они увеличивают срок жизни, а отрицательные, наоборот, укорачивают, и поэтому от них надо бегать, как черт от ладана. Злость, обида, страх и другое в этом роде — это отрицательные. Поэтому, если не будешь злиться, обижаться, бояться и так далее — проживешь сто лет или даже больше. Здорово интересно, но попробуй-ка! И потом, если человек не злится, не обижается, не ненавидит кого-нибудь или чего-нибудь — то он, по-моему, просто жизнерадостный рахитик, и толку от него никакого не будет.

Я сказал об этом Машиному папе. Он засмеялся и сказал, что чувствами, то есть эмоциями, надо уметь управлять, ре-гу-ли-ро-вать их… Я сказал, что, мол, попробуй от-ре-гу-ли-руй свои эмоции, если, скажем, тебе в ухо дали. Что же, надо улыбнуться и сказать спасибо и второе ухо подставить? Он опять засмеялся и сказал, что все это зависит от кон-кретной си-ту-ации. Я спросил, что это значит, тогда он махнул рукой и сказал:

— Извините, пожалуйста, что я употребляю такие выражения, но в данном случае это означает: когда? где? зачем? почему? и за что? За что вам дали по уху. Понятно?

— Понятно, — сказал я, хотя не очень понял, какая, например, разница, где тебе дали по уху — в подворотне или на лестнице? Дали, и все!

Тут он сказал, что вопрос о том, надо ли подставлять левое ухо, если тебе дали по правому, прямо относится к третьему пункту моего списка, а именно к Караваеву-Каратаеву. Поэтому он перескакивает через пункт второй — о Троянской войне — и попытается объяснить мне, кто такой Платон Каратаев и что такое каратаевщина как со-ци-аль-ное и пси-хо-ло-ги-ческое явление.

— Ух! — сказал я.

— Ах! — сказал он. — Простите, пожалуйста, я, кажется, опять увлекся. А что, собственно, вам нужно знать про Каратаева?

— Да кто он был такой? — сказал я.

— Он был солдат, — сказал Машин папа.

«Ну, это ничего, — подумал я. — Солдат — это совсем неплохо».

— Но он был не совсем обычный солдат, — сказал Машин папа.

— Герой? — спросил я.

— Н-не совсем, — сказал он. — С одной точки зрения… — Он покрутил в воздухе рукой. — А с другой точки зрения… Вы читали гениальный роман Льва Николаевича Толстого «Война и мир»?