— Вы идите, — свирепо сказала Машка девчонкам. — А мне этому ррррыцарю паррру слов сказать надо.
Зоенька и Юлька, хихикая, отошли, а М. Басова надвинулась на меня, как грозовая туча.
— Опять твои штучки?! — зашипела она.
— Какие штучки?
— Такие!
— Я по-хорошему.
— Ты со всеми по-хорошему!
— Не со всеми.
— И всех яблоками угощаешь. Тебя мороженым, а ты яблоками… чужими.
— Почему чужими???
— Ты в «Мороженом» Татьяне мое яблоко отдал.
— Ты же его не взяла.
— Мало ли что!
— Знаешь, Басова, — сказал я, — ты, по-моему, все-таки… чокнутая.
На этом разговор кончился. Я опять нарочно поклонился — уж рыцарь, так рыцарь — и отошел. А потом обернулся и сказал:
— Так я жду в девятнадцать ноль-ноль. «Гном». Запомнила?
Она ничего не ответила, и я посмотрел на нее. У нее был какой-то странный вид: не то она заплакать собиралась, не то засмеяться. И она была такой… такая… что у меня даже сердце вдруг екнуло. Мне захотелось сказать ей что-нибудь хорошее, но я выдержал и ушел. «Один-один», — подумал я.
А третий номер, который она отколола, опять оказался в ее пользу, хотя впрочем, как считать…
На большой перемене в коридоре меня подозвали к себе Татьяна, Гриня Гринберг, Коля Матюшин и Петька Зворыкин. Они стояли у окна и о чем-то спорили. Когда я подошел, Гринька сразу спросил:
— Что ты все-таки думаешь насчет Веньки Балашова и его компании?
— Их надо в бараний рог скрутить, — сказал Петька Зворыкин.
— Шпаги наголо, господа, так, что ли? — спросил я, вспомнив, как Гриня кричал тогда в классе.
— А что ты предлагаешь, — закипятился он, — прощать им все, да? Машке фонарь подвесили. На Моховой проходу от них нет, а мы терпим!
— Из ста зайцев… — начала Татьяна.
— Хватит, — мрачно сказал Коля Матюшин. — Надо обсудить.
— Чего обсуждать! — завопил Зворыкин. — Собраться и врррезать им кэээк следует!
— Хвалилась синица море поджечь, — сказала Татьяна.
— Слушай, Шарова, — сердито сказал Гриня, — в самом деле, хватит нас пословицами удивлять. Не такие уж мы рохлики.
— Кто? Кто? — спросила Татьяна.
— Рохлики. От слова «рохля», — объяснил Гриша. — А ты, вместо того чтобы хихикать, предложила бы что-нибудь.
Татьяна стала сразу ужасно серьезной и сказала:
— Предлагаю организовать… С… О… Р.
— Чего, чего? — спросил Петька.
— СОР. Союз отважных рохликов, — сказала Татьяна.
Я засмеялся. Петька надулся. А Гриня сперва вроде обиделся, а потом махнул рукой и тоже засмеялся.
— Уж лучше БОР — боевой отряд рохликов, — сказал он, — а то СОР плохо звучит.
— Дремучий бор, — мрачно сказал Матюшин.
И тут все наперебой стали придумывать названия.
МОР — могучий отряд рохликов.
ЛОР — летучий отряд.
ГОР — гневный…
— Чепуха собачья, — сказала Татьяна. — «И как вы ни садитесь…»
— Опять пословицы, — сказал Матюшин.
— И почему собачья? — спросил я. — У меня есть собака…
И тут мне в голову пришла великая мысль: надо злить Повидлу. Натаскивать. Пусть рычит и показывает зубы. Клыки. Говорят, есть такие собаки, которые очень добрые, но охотятся на львов. Повидло — гроза Моховой! И пусть всякие шпаны берегут свои штаны! Ха-ха, опять стихи…
— Я не хотела обидеть собак, — сказала Татьяна. — Собаки…
— …лучшие друзья человека, — сказал Матюшин. — Мне надоели твои… цитаты.
— Шарова, — сказал Гриня, — дело серьезное, а ты к нему относишься несерьезно.
— А чего это ты заговорил, как наш великий староста Герасим? — спросил я Гриню.
— Между прочим, — сказал Матюшин, — не мешало бы и его позвать. Все-таки…
— Дудки, — сказал Петька Зворыкин.
— Он по этому поводу пять собраний проведет, — сказал я.
— И примет решение, — сказал Гриня, — пойти в штаб ДНД и спросить у них — что они смотрят.
— И получится пшик, — сказал Зворыкин.
— Пшик, — сказал я.
— Хватит пшикать, — рассердился Матюшин. — Решайте, что будем делать, или я пошел.
— Ага, — сказала Татьяна, — кажется, вы разозлились. Есть план.
— Ну? — сказали все мы хором.
— Нужно смеяться, — сказала Татьяна.
— Ха-ха, — сказал Зворыкин.
— Петьку мы исключаем, — сказала Татьяна.
— Почему?! — завопил Зворыкин.
— У тебя нет чувства юмора.
— У меня?!
— У тебя. Нет.
— Ну и ладно. Зато… я драться могу.
— Не драться! — строго сказала Татьяна. — Кулаки — это слабость. А мы сильнее. Мы будем смеяться.
