Старичок живет на пятом этаже здоровенного серого дома, и лифт не работает, и мы ползем с ним потихоньку наверх. Он на каждой площадке отдыхает и читает новые стихи, а у самой двери приглашает меня в гости и говорит, что у него отличная внучка, моя ровесница, и она тоже очень любит стихи. Он, кажется, и сам поверил, что я пишу стихи, но, в общем, он ничего старичок — добрый. Он опять приглашает меня в гости, но я вежливо отказываюсь и говорю, что зайду в другой раз, когда буду посвободней. Прощаюсь и бегу домой, вернее еду трамваем — времечко-то уже — охо-хо!
Примечание № 2. Дядя Саша, все это можно не читать. Это я просто так записал. Для себя. Интересно стало.
16.00 — 16.10 — Выгонял Мишку гулять с Повидлой. Наказал ему строго, чтобы больше 30 мин. не гулял — обедать надо.
16.10 — 16.20 — Уговаривал Ольгу подмести пол, но она заныла, что у нее много уроков, и если она не отдохнет, то не может их готовить. Подмел сам.
16.20 — 16.50 — Помогал маме готовить обед. Чистил картошку и пр. Оля смилостивилась — накрыла на стол. В кухне мама вдруг села на табуретку и взялась за сердце. Я было побежал за каплями, но она сказала, что не надо, а потом сказала таким жалобным голосом (мне всегда завыть хочется, когда она говорит таким голосом):
— Сенечка, а папа ведь так и не приходил с вечера. Я уж не хотела тебя беспокоить, думала, вот-вот придет, а сейчас невмоготу. Сбегай узнай, что он там… А я уж обед доготовлю.
Вот черт, я с этим хронометражем и не заметил, что бати утром не было. Правда, он и раньше часто уходил, когда мы еще спали, но тут-то с ночи его нет…
— Ладно, мам, ты не волнуйся, работа у него такая, — сказал я, но она даже не улыбнулась, и я побежал.
16.50 — 17.00 — У отца через три дома от нас, где жилконтора, есть отдельный кабинет, как он говорит. А какой уж там кабинет — так, комнатушка: стол, два стула, шкаф, да еще железный ящик — сейф. Там он держит документы на всяких нарушителей. В этом кабинете его не было, и в жилконторе сказали, что сегодня он еще не приходил.
17.00 — 17.15 — Помчался в райотдел милиции. Ну, слава богу! Батя был там — в дежурке. Собирался уходить. Мы вышли вместе. Он положил мне руку на плечо и спросил обеспокоенно:
— Чего примчался? Случилось чего?
Я почему-то разозлился.
— «Случилось, случилось!» — передразнил я его. — Он ночами пропадает, а потом еще спрашивает, не случилось ли чего!
Я размахивал руками — я всегда размахиваю руками, когда злюсь, он держал меня за плечо, и так мы шли и выясняли отношения. Он сокрушенно качал головой и все твердил, что работа у него такая.
— Предупредить-то мог, — кричал я. — У него работа, а мы ночи не спи! Да? У него работа, а у мамы — сердце! Мог бы…
— Мог бы, — виновато соглашается он, — да закрутился, Сеня. Дела тут такие.
На углу он остановился, снял руку с моего плеча и сказал, глядя в сторону:
— Понимаешь, Сеня, я и сейчас домой не могу, — он развел руками, — дела тут такие. Маме скажи, чтобы не волновалась. Приду к ужину.
Я только рукой махнул — что с ним будешь делать.
17.15 — 18.00 — Пока шел домой… Нет, не буду сейчас ничего писать. Потом расскажу. В общем, сорок пять минуток пшикнули, сгорели голубым огнем, совершенно непроизводительно. Дела!
18.00 — 18.25 — Пришел домой и успокоил маму насчет отца, а она все равно беспокоится — Мишки, паразита, нет. Понесся искать. Двадцать минут искал этого тунеядца. Нашел у самой Невы. Идет как ни в чем не бывало, посвистывает, а Повидло какую-то корягу тащит и хвостом виляет. Тоже тунеядец порядочный.
— Где был? — спрашиваю Мишку.
— А мы на Петропавловку прошвырнулись.
Ну, я не выдержал: дал Мишке подзат., а Повидло хорошего пинка под… Так они еще обиделись!
18.25 — 19.00 — Обедали. А после обеда я все-таки заставил этого тунеядца Мишку посуду вымыть. И даже не слушал, что он там поет, а взял и ткнул его мордой в раковину. Правда, получил замечание от Ангелины Павловны.
— Ф-фу, Сеня, — сказала она басом, — от тебя я этого не ожидала. Такой воспитанный мальчик и… физические методы. Фи!
— А, катитесь вы! — сказал я. Уж не знаю, как это у меня вырвалось, но вырвалось, факт.