Что-что, а говорить Златанов действительно умел. Ему было свойственно четкое логическое мышление, он даже в присутствии трех собеседников витийствовал, будто выступал на собрании. Несколько раз между ними вспыхивал спор. В отличие от Йотова, Златанов любил ночные бары с джазовым оркестром. В Вене, где они провели всего два дня, по настоянию Златанова посетили бар, где каждый заплатил по 25 шиллингов. А теперь в материалах расследования лежало донесение Зико Златанова, где он написал:
«Руководитель делегации Трифон Йотов водил меня в Вене и других городах в ночные заведения...»
На обратном пути они заехали в Берлин.
Наглое поведение Златанова не имело границ. В Пергамоне — музее, где воспроизведен монументальный въезд на городскую площадь древнего города Пергама в Малой Азии с двумя шеренгами каменных львов, посетителям демонстрировали остатки нескольких храмов, перенесенные в музей после раскопок в античном городе. Златанов, довольно прилично говоривший по-немецки, подхватил под руку немку-экскурсовода и быстро повел ее вперед. Йотов не жалел о том, что остался один — тишина позволила ему проникнуться величием старинных храмов, но в глубине души он был огорчен.
В сущности, начало вражде было положено давно, лет пять назад, когда Йотов принял на работу в институт молодого инженера Гылыбова. Златанов был против этого назначения и сразу же настрочил донос на Йотова, что он якобы окружает себя «своими людьми». Он упомянул и о неких «своеволиях» Йотова, которые тот себе позволяет при встрече зарубежных гостей. Йотову пришлось давать устное объяснение. Вопрос казался решенным. Тогда Златанов избрал другую тактику. Он постарался сблизиться с Гылыбовым. Все выдумки Златанова о поведении Йотова за границей жадно впитывались доверчивым и простодушным Гылыбовым, который не сомневался в том, что в один прекрасный день руководство института должно быть вверено ему. Именно Златанов подсказал ему эту идею. У него, Златанова, якобы нет времени заниматься административными делами института, а Гылыбов — молодой специалист, ему и карты в руки, именно он должен навести в институте порядок, добиться во всем экономии, восстановить коллективный метод работы. Все это льстило Гылыбову, видевшему в лице Златанова не соперника, а верного друга.
«Моя вина, — думал Йотов, — что я отдал неопытного Гылыбова в руки Златанову! Скорее бы кончалась эта история! Я должен завершить свою разработку, которая (интересно, как об этом пронюхал Эрих?) поможет создать новую отрасль в нашей промышленности. И я это сделаю! Ведь главные принципы уже определены! Эффект в специальном режиме тоже установлен. Верю, что вскоре будет открыто и неограниченное действие!»
В дверь трижды позвонила «Наконец-то, Маргарита!» — обрадовался Йотов. Он зажег свет и пошел открывать. «Ей ничего не скажу! Зачем ее тревожить! Настоящий мужчина все неприятности должен брать на себя!» — решил он, с улыбкой целуя жену в щеку, а потом вышел на балкон и позвал Румена домой. Румен ворвался в комнату, довольный, что мать вернулась из школы. Вскоре пришел и старший сын, Евгений. Семья Йотовых села ужинать.
Чавдар обычно не задергивал на ночь шторы. Он любил, чтобы солнце будило его по утрам. Солнечный луч пробегал по потолку, потихоньку спускаясь по стене прямо к кровати. И если Чавдар еще не проснулся, принимался щекотать ему в носу. Но в этот день Чавдар проснулся еще до восхода, когда небо только чуточку порозовело. В открытое окно доносилось пение синиц и дроздов, пробудившихся в соседнем сквере. Чавдар спал каких-нибудь три-четыре часа, но чувствовал себя бодрым. Он побрился и долго плескал в лицо холодной водой.
Стоя у окна и медленно потягивая кофе, он слушал, как гулко раздаются в тишине спящего города шаги редких прохожих, рассеянно скользил взглядом по еще пустым трамваям и автобусам и, глубоко вдыхая приятную свежесть утра, неторопливо обдумывал все, о чем узнал вчера у полковника.
На коллегу Ганева, которому поручили расследовать случай в Стойках, было совершено нападение. К счастью, нанесенные ножевые раны оказались не смертельными.
