Путешественники ехали все дальше и дальше. Долина расширялась, а сернистые вулканы появлялись все чаще, а испарения от них шли все гуще. Тяжелый серный пар окутывал почву своим матовым покровом.
Проехав еще немного, они увидели то, что искали. Шагах в ста от них, точно волшебный замок, поднималась громадная базальтовая скала, на самой верхушке которой ютилась убогая хижина. А на самом краю утеса стоял огромный человек, обратившийся лицом к западу. Он был похож на статую в ожидании и, казалось, сливался в одну массу с утесом.
А серные пары все гуще клубились вокруг путешественников. У них щекотало в горле, слезились глаза, а лошади безнадежно поднимали кверху головы, как бы инстинктивно чувствуя, что наверху воздух чище и лучше.
Глава 13. Хижина Боба Сэмми
Вдруг гигант сделал движение. Очевидно, он заметил двух всадников.
– Он смотрит на нас, – тихо сказал Мора-Мора.
Проводник не ошибся. С минуту гигант с удивлением разглядывал смельчаков, решившихся так близко подойти к его жилищу. Хозяин гостиницы в своем описании Боба Сэмми нисколько не сгустил красок. Уже немало золотоискателей поплатились за свое любопытство. Он как бы инстинктивно зарядил карабин, хотя в этом его движении и видна была некоторая нерешительность.
– Вы – Боб Сэмми? – крикнул корсар.
– А вы кто? – загремел сверху хриплый голос.
– Я тот, кого ты ждешь.
Гигант опустил ружье, но все еще оставался настороже.
– Чем вы это докажете?
– Река Лаклана еще течет в своих берегах, но золотой арлекин уже вышел из вод, чтобы осушить слезы! – вскричал всадник.
Боб выпустил ружье, и оно стукнуло о камни. Руки его порывисто вытянулись вперед, на лице отразилось глубокое волнение.
– Иду, иду! – вскричал он.
И, побежав к краю утеса, он стал быстро спускаться по узкой тропинке к ожидавшим его путникам. Очевидно, дорога была ему хорошо знакома, иначе он бы уже давно сломал себе шею на скользком и неровном скате. Через пять минут он был уже внизу. Капитан протянул ему руку, но гигант отступил назад.
– Рано, еще рано! – сказал он. – Надо сначала загладить зло. Идите же ко мне, господин, – прибавил он покорным, почти умоляющим тоном. – Моя хижина уже давно ждет вас.
Без сомнения, капитан понимал тайные мысли своего собеседника, так как не выразил ни малейшего удивления.
– А наши лошади? – спросил он, сходя на землю.
– Ваш проводник отведет их к Робоаму Смиту, вон в тот домик. Вы скажете, – прибавил он, обращаясь к Мора-Мора, – что это лошади Боба Сэмми. Этого довольно, о них позаботятся. А потом приходите ко мне. Вы – слуга капитана, а мой дом в его распоряжении.
– Мора-Мора принимает ваше гостеприимство, – величаво отвечал туземец. – Но Мора-Мора – вождь. Он друг, а не слуга капитана.
– Ну, друг так друг, – отвечал Боб с оттенком презрения, обычным в обращении европейцев с туземцами. – Я все-таки повторяю вам свое приглашение.
Мора-Мора не заметил или не захотел заметить насмешку и, спокойно собрав поводья, повел лошадей в указанном ему направлении.
Хозяин остался наедине с капитаном. Лицо его выражало удовольствие, смешанное с удивлением.
– Странно, это он, но я, однако, не узнаю его, – промолвил он с удивлением.
Корсар улыбнулся:
– Да и не старайся сейчас понять, со временем все объяснится. Я тот, кого вы ждали, но не тот, о ком вы думаете. Повинуйтесь и не ждите объяснения. Я и тот и не тот, но зло будет заглажено.
Великан поклонился так низко, как будто бы хотел стать на колени.
– Угодно вам, господин, пожаловать в мою хижину? – спросил он покорно.
– Угодно, Боб.
Золотоискатель бросил последний взгляд на проводника и направился к базальтовой глыбе, на которой стояла его хижина. Капитан последовал за ним. Они стали взбираться по крутой тропинке, и великан заботливо поддерживал капитана во всех опасных местах. Наконец они взобрались на верхнюю площадку. Здесь, несмотря на сглаживающее воздействие дождей, повсюду виднелись следы вулканической работы. На каждом шагу встречались трещины и впадины. Одним словом, вся площадка имела характерный вид лавы, застывшей от соприкосновения с воздухом. Нигде не было видно ни былинки, даже растения-паразиты как будто бы не решались угнездиться в трещинах этой мрачной глыбы. Впрочем, базальт повсюду таков. На нем никогда не бывает растительности, он всегда гол, как пустыня, всегда черен, всегда безжизнен, как сама смерть.
