– Да.
– Мы не развернем ленты пути, пока не спадет жара. Мы пойдем, только когда солнце опустится вот до этого места.
И он указал пальцем, куда должно спуститься солнце. Капитан движением головы выразил согласие.
– Хорошо. Мора-Мора погасил очаг жизни молодого кенгуру. Мора-Мора снял шкуру и подставил свою добычу ласке пламени. Может быть, капитан захочет подкрепиться, прежде чем отдыхать?
– И я, и мои люди.
Туземец улыбнулся и показал белые, острые, как у волка, зубы. Забросив за плечо карабин, он повернулся и вскоре скрылся в чаще.
Оставшись один, европеец задумался. Его просто поразила странная поэтичность речи проводника. Но эта поэтичность – особенность австралийского духа. В физическом отношении эти люди – настоящие чудовища, больше похожие на обезьян, чем на людей. Зато в нравственном отношении, по странному капризу природы, они полны какой-то своеобразной поэзии. Этой поэзии их учит слепая грусть лесов, мрачный ужас каменистых пустынь…
Возвращение гребцов, успевших спрятать лодку в надежное место, вывело из задумчивости капитана. Тотчас же, вслед за матросами, вернулся и Мора-Мора. Он в одной руке держал пучок широких листьев, в другой – ружейный шомпол, на котором, как на вертеле, был надет еще дымящийся кенгуру. Громкое «ура!» встретило появление запасливого туземца. Тотчас же все уселись в тени, откупорили дорожные фляжки и с аппетитом принялись уничтожать вкусную дичь. Наконец, утолив голод, все растянулись на земле и вскоре заснули, несмотря на страшную жару, которой не умеряла даже близость реки.
Разбудила их относительная свежесть. Открыв глаза, они увидели, что ослепительно-белый свет солнца уже сменился умеренным, набрасывающим золотисто-желтый, сквозивший розовыми тонами колорит на всю окрестность. Мора-Мора уже держал в поводу двух лошадей.
– Час настал, капитан, – сказал он.
– Я готов, – ответил капитан, тут же бодро вскакивая на ноги.
Он шепотом отдал несколько кратких приказаний Брэдди и вслед за тем прыгнул в седло. Туземец последовал его примеру, и они тронулись по едва заметной тропинке, исчезавшей в лесной чаще. Минуту спустя они уже потеряли из виду и реку и гребцов.
Так они ехали часа два между двумя непрерывными стенами зелени, но наконец выехали на обширную равнину, на которой лишь кое-где были разбросаны группы каучуковых деревьев. Теперь они могли ехать рядом и немного быстрее. Они дали волю лошадям, бросив поводья, и умные животные тут же воспользовались своей свободой, срывая по пути стебли «коровы-травы», названной так по густому, подобному молоку соку, который наполняет ее толстый стебель.
На ночь путешественники остановились в гостинице, если так можно назвать грубую постройку из неотесанных бревен. Хозяин встретил их очень приветливо.
– Эге! – вскричал он, складывая руки на своем толстом брюхе. – Наверное, джентльмен едет на золотое поле Бримстонских гор! Ведь я угадал?
– Угадали, – небрежно ответил капитан.
– Отлично придумали. Золота много.
– Мне до этого нет никакого дела. Я еду повидаться с одним золотоискателем.
– Так я и поверил! Нет, золотое поле так скоро не выпустит того, кто на него вступит.
– Меня выпустит. Я не нуждаюсь в золоте.
– Ах, значит, джентльмен так богат? – проговорил хозяин, снимая шляпу.
– Однако! Вы так почтительны с богатыми людьми, что подумаешь, будто тут они редкость.
– А где они не редкость, скажите на милость?
– Но здесь… В стране золота…
– Ошибаетесь, сударь. В золотоносных местностях можно найти больше разочарований, чем золота.
– Неужели?
– Поверьте мне, старому золотоискателю. Я был бы бедняком, если бы не нашел другого способа разработки россыпей.
– Какой же это способ?
– А вот держу гостиницу.
– Вот как!
– Без сомнения. Приезжающие отдают мне часть своих сбережений, а отъезжающие – часть добычи. Они беднеют, а я – богатею. Сказать по правде, россыпи – пустая приманка. Они выгодны только виноторговцам да тем, кто торгует разными припасами.
– Это невозможно.
– Рассудите сами: каждый золотоискатель средним числом добудет в день на сто франков золота.
– Деньги немалые!
– Да, в обыкновенном городе. А отсюда сообщения почти нет, конкуренции тоже, и потому все страшно дорого.
