Тоби молчал.
– Каково ваше мнение о смерти этой девочки, Оллсмайн? – проговорил таинственный судья.
Обвиняемый как будто смутился. Однако он сумел быстро оправиться и проговорил твердым голосом:
– Я принял то объяснение, которое вы сейчас дали. Как и все прочие, я не знаю всей истины.
– Вы не знаете? – прошептал капитан.
Начальник полиции содрогнулся. Не обращая на это никакого внимания, капитан продолжал:
– Отчаяние леди Джоан не имело границ. Может быть, она жаждала смерти, как освобождения… если бы не ваша дружба.
Трудно передать, с какой иронией было произнесено последнее слово.
– Каждый день вы являлись к ней, осыпали ее утешениями, чуть ли не силой принуждали ее развлекаться и всюду показывались с нею вместе. Благодаря вашим стараниям молва уже называла господина Оллсмайна ее будущим мужем. Страх перед одиночеством, намеки знакомых, желание сохранить вашу дружбу – все это заставило ее отдать вам руку.
– Я действовал под влиянием глубокой привязанности, – попытался возразить Оллсмайн.
– Неправда! В вас говорило одно только честолюбие! Брак этот был тем, чего вы добивались все это время. Он давал вам возможность, пользуясь связями покойного лорда, достичь того положения, которое вы теперь занимаете, положения, дающего вам возможность руководствоваться одной лишь своей волей и не знать другого закона, кроме своей тирании.
Оллсмайн попытался что-то сказать. Человек в зеленой мантии остановил его повелительным жестом. Голос его загремел под сводами зала:
– Я, корсар Триплекс, обвиняю вас, Оллсмайн, в следующем. Во-первых, вы спрятали миниатюру в вещах Джо Притчелла, потому что мальчик стеснял вас своим проницательным умом. Во-вторых, вы убили вашего покровителя лорда Грина. Он тоже уже начал мешать вашим планам. В-третьих, вы устроили похищение Маудлин Грин с помощью преступника, которому предложили выбор между наказанием и милостью. Человек этот не поколебался взять на себя это мрачное поручение и утопить ребенка, который мог бы защитить свою мать от вашей лживой привязанности…
Рыдание прервало эту пламенную речь. Человек справа от оратора порывисто поднялся со своего места и схватил себя за голову. Это быстрое движение открыло капюшон, и из-под него выбилась прядь золотистых вьющихся волос.
Быстрым движением капитан поправил капюшон, но Оллсмайн уже успел заметить белокурые локоны. На его лице промелькнуло удивление.
– Волосы как будто Силли! – прошептал он.
Но капитан снова повернулся к нему, и лицо Оллсмайна приняло прежнее бесстрастное выражение.
– Став первым лицом на берегах Тихого океана, вы поставили свой произвол выше закона, вы безжалостно притесняли тех, кого должны были защищать. Спрошу лишь о вашем последнем преступлении. Почему вы заключили в тюрьму египтянина по имени Ниари? А, вы молчите? Так я отвечу за вас. Вы бросили этого несчастного в тюрьму только за то, что он раскаялся во лжи, обманув свой народ. Вы знали, что этим вы губите француза, чуждого египетским интригам, что вы отнимаете у него честное имя Робера Лавареда и отдаете ему взамен покрытое позором имя изменника Таниса.
– Лаваред! – повторил Оллсман, вспомнив, что уже слышал сегодня это имя. – При чем тут Лаваред?
Капитан хотел отвечать, но его сосед слева дернул его за руку. Наступило молчание. Наконец обвинитель заговорил снова:
– Я привел этого Лавареда в пример, как мог бы привести и сотни других. Но пора заканчивать. За ваши преступления вас следовало бы убить, но я хочу, чтобы истина стала известной всему миру. Не мести, а исправления зла, которое вы причинили, хочу я добиться, потому что в вашей могиле будет похоронена и истина. Вы в вашем положении неуязвимы. Всякое обвинение разобьется о пьедестал власти, на котором вы стоите. Вас нужно сбросить на землю, и я вас сброшу. Ничто не может так легко лишить вас власти, как смешное положение. Насмешка убивает. И я, корсар Триплекс, приговариваю вас к насмешке. Завтра же вы станете посмешищем всего города. Пройдет еще несколько дней, и вы станете посмешищем уже всей Британской империи. Не думайте даже бороться. То, что я с вами сделаю, докажет всем, что я мог истребить вас, но довольствовался только тем, что посмеялся над вами. Все воздадут должное моему великодушию. Вы будете обязаны мне жизнью до тех пор, пока я не передам вас в руки правосудия.
