Однажды его назначили в караул. Карначом, то есть караульным начальником, к несчастью, был дедушкин ротный. Он поставил дедушку на пост у полкового склада. Дело было зимой, в лютый мороз. Два часа простоял молодой солдат с винтовкой на ветру. Пора сменяться, а смены нет!
В это время в жарко натопленной караулке сидели карнач с разводящим и вели спор: выдержит ли солдат Ефим Тайц, если его не сменить, или не выдержит? Бросит пост или не бросит?
И вот подходит время смены—дедушку не сменяют. Подходит время второй смены — дедушку не сменяют. Без конца тянулась ночь. Жестокий мороз пробирал дедушку, а он всё стоял с ружьём и всё притопывал сапогами по снегу.
Проходили мимо товарищи по роте, говорили:
— Ефим, бросай пост! Раз такое дело, ничего тебе не будет.
А он не отвечает. Часовому на посту разговаривать ни с кем нельзя. Наконец, уже к утру, явился карнач и говорит сквозь зубы:
— Ну молодец, часовой! Выстоял.
Дедушка хочет ответить: «Так точно, ваше благородие», а не может. Сдвинулся было с места и вдруг повалился ничком в снег. Тут принесли носилки, положили его и понесли в околоток. Там санитар хотел снять с него сапоги, а они не снимаются. Ноги распухли. Пришёл врач-хирург, велел разрезать сапоги, осмотрел ноги, а они уже почернели. Ну, тут сразу дедушку на стол и отняли ему обе ноги—по колено.
А бабушка ничего этого не знала. И вот приходит к ней извещение: «Встречайте мужа, он в отпуск едет».
Бабушка обрадовалась — она подумала, что её Ефим за исправную службу получил внеочередной отпуск.
Она поехала его встречать в город Вильну. Подошёл поезд, и люди вынесли из вагона бабушке не мужа, а, как ей показалось, только половину мужа. Она вскрикнула и потеряла сознание…
Так стал калекой мой дедушка…
Потом пришёл пакет с сургучными печатями. В пакете лежал серебряный кружок, похожий на рубль. На нём был двуглавый орёл и круглая надпись: «За усердие».
— Лучше бы костыли прислали! — сказал дедушка и бросил медаль в самый нижний ящик бабушкиного ветхого комода.
Меня, своего первого внука, дедушка очень любил. Он часто усаживал меня рядом с собой, доставал книжку «Азбука в картинках» и принимался учить грамоте.
— Вот смотри, это «А», — говорил он, показывая большим жёлтым пальцем на букву, похожую не то на домик, не то на шалашик.
— «А», — говорил я.
— А это аист, — показывал он на картинку, которая украшала букву «А». — Аист — это такая птица.
— Это аист, — послушно повторял я вслед за дедом. — Аист — это такая птица.
— Умница! Молодец!
Дедушка любил меня показывать знакомым и как бы хвалиться мной.
— Он у нас уже читать умеет, — говорил он.
— Не может быть! — удивлялись гости.
— Сейчас увидите!
Дедушка стучал костылём о стол. Это значило, что мне надо подойти к нему. Я подходил.
— Ну-ка, внучек, принеси-ка азбуку.
Я приносил азбуку. Он всегда открывал её на первой странице, показывал на букву «А» и спрашивал:
— Ну-ка, это что за буква?
Я смотрел на букву «А» и громко отвечал:
— Это аист. Аист — это такая птица! Гости улыбались, а дедушка гладил меня по голове и приговаривал:
— Умница! Золотая голова!
Я долго был уверен, что он меня так называет за то, что у меня были золотистые кудрявые волосы. Дедушка любил их ерошить.
— Дедушка, — спрашивал я после урока, — а можно, я возьму твою медаль?
— Можно.
Я сам открывал комод, доставал дедушкину медаль, нацеплял её на себя, выбегал во двор и становился неподвижно. Ребята окружали меня:
— Ты что делаешь?
— Ничего! Мне с вами нельзя разговаривать!
— Почему?
— Потому что я часовой!
— А что значит часовой?
— Ну такой солдат… Отойдите! Нельзя разговаривать!
— Да во что ты играешь?
— В усердие.
— В какое усердие?
— А вот в такое!.. Отойдите, а то я буду стрелять!
Но ребята не отходили. Они с завистью смотрели на меня. Я был горд — ведь ни у кого во дворе не было такой медали, как у моего дедушки, с непонятной надписью: «За усердие».
Дедушка умер рано. Я ещё был маленьким. Бабушка сильно плакала. А я не плакал. Я был уверен, что он вернётся и мы с ним снова будем учить: «Это аист. Аист — это такая птица».
Но он… не вернулся.