Старик пожевал губами и промолчал.
* * *
Саламар не ошибался, когда с тоской думал о будущем: неприятности посыпались на Аграпур сразу же после того, как в городе появился злополучный гирканец. В тот день в городе начались пожары. То ли от того, что давно не выпадало дождей, то ли по какой-либо иной причине, но неподалеку от дворца правителя вспыхнуло сразу несколько богатых домов, а ближе к окраине сгорел караван-сарай и пропало много товаров.
Городская стража сбилась с ног, разыскивая возможных поджигателей, виновных в столь ужасном бедствии. Повсюду только и говорили о случившемся, так что к середине дня об этом знали даже заключенные.
Старик грустно шамкал и все помалкивал, Саламар качал головой и рвал на себе волосы — с каждым разом несчастья, приносимые им окружающим, становились все ужасней! — а Конан вдруг сделался чрезвычайно задумчивым.
— Что с тобой? — спросил Саламар у варвара. — Никогда не видел тебя таким. Ты как будто размышляешь о каких-то отвлеченных предметах!
— Во-первых, ты не так уж долго меня знаешь, и я не все свои гримасы тебе еще продемонстрировал, — сообщил Конан крайне нелюбезным тоном. — Во-вторых, дружище, если я варвар, как любите выражаться вы, цивилизованные люди, то это еще не значит, что мне не свойственно задумываться. Я даже знаю, что означает слово «философия». Понял?
Саламар кивнул. Он побоялся признаваться в том, что ему самому это слово совершенно не известно. Поэтому Саламар просто спросил:
— И о чем ты думаешь, Конан?
— О том, что горит неспроста.
— Конечно, неспроста! — взорвался Саламар. — Я же тебе уже говорил: я повсюду ношу с собой беды, подобно тому, как вшивый таскает в голове вшей и везде их рассеивает…
Конан машинально почесался, после чего уселся поудобнее и сказал:
— Нет, Саламар, сдается мне, на сей раз все обстоит немного иначе. В городе действует какая-то дурная сила. Возможно, магия.
— Я ведь говорил тебе, что магический предмет, который я украл… — начал Саламар.
Конан гневно перебил его:
— Замолчи! Надоел! Сколько можно — твердишь одно и то же, как будто кроме твоей дурацкой штуковины нет на свете ничего интересного!
— Для меня, может быть, и нет, — сказал Саламар обиженно.
— Ну а для меня это обстоит иначе, — отрезал Конан. — Кстати, ты так и не объяснил, куда ты ее дел, эту вещь.
— Она… со мной, — сказал Саламар.
— Где?
Саламар скосил глаза. Конан почти сразу догадался, в чем дело, и едва не взвыл:
— Только не это!
— Увы! — Саламар развел руками. — Я проглотил ее.
— И?.. — спросил Конан.
— И пока никаких изменений. Она во мне.
— Ладно, оставим это, — решил киммериец. — Пожары в Аграпуре — вещь куда более серьезная. Почему-то мне кажется, что в городе действуют магические силы. Какие подробности случившегося нам известны?
Они начали перебирать те скудные сведения, что выудили из разговоров стражи. Затем Конан сказал:
— Пора бы нам выбраться отсюда. Сидя в тюрьме, многого не выяснишь.
— По-твоему, раньше у нас не было причин покидать стены темницы? — возмутился Саламар.
— Раньше тоже были, но судьба не станет помогать тебе, если только ты не в отчаянном положении, — сказал Конан.
На самом деле он предполагал воспользоваться сумятицей, которую вызвали в городе пожары и скрыться в толпе, охваченной беспокойст-1Юм; но зачем сообщать Саламару столь очевидное? Если гирканец не глуп, то сам догадается, а если дурак — что ж, Конан — отнюдь не Великий Учитель (как кое-кто из его знакомых), чтобы заниматься воспитанием взрослого мужчины.
Конан не ошибся: к вечеру тревога в городе достигла апогея. Загорелось еще несколько зданий и в том числе здание Правосудия, в подвалах которого и размещалась тюрьма.
Стражники носились повсюду с водой в кожаных кожухах и с песком в бочках, но их сил не хватало для того, чтобы побороть огненную стихию. Узники понимали: никто из стражи не станет рисковать, чтобы спасти жизнь заключенным, поэтому выбираться придется самим.
Конан от души веселился: он явно считал, что настал его час.
Он велел Саламару встать под люком, ловко забрался своему товарищу на плечи и принялся вышибать люк в потолке ударами могучего кулака. Саламар стонал и приседал под тяжестью его тела. Хоть Конан и был бос, но, ощущая у себя на плечах его пятки, гирканец почему-то думал о сапогах с медными подковами на подошвах, такими жесткими оказались ступни варвара. «Должно быть, он ходит босиком по камням и раскаленному песку и ничего не чувствует», — думал Саламар, скрипя зубами.
