Конан вспоминал, как пламя расступалось, пропуская беглецов. Он понимал, что нечто подобное происходило и во всех остальных случаях. Огонь, пожиравший дома, был особенным и предназначался лишь для того, чтобы сгорел сам Феникс. Вероятно, предметы, погибшие при этом, «рассматривались» чудесным огнем как топливо.
— Ну что, — проворчал карлик, останавливаясь перед грудами пепла, — будем, стало быть, здесь шарить?
Он ступил на пепел и тут же с проклятием отскочил.
— Он горячий!
— Разумеется, здесь ведь недавно все пылало, — заметил варвар насмешливо.
Тульпис уставился на приятеля с яростью.
— По-моему, ты переоделся моим слугой, так что попытайся вести себя соответственно.
— Это как? Кланяться тебе, что ли?
— Хотя бы…
— Я и так вынужден сгибаться в три погибели, когда с тобой разговариваю, — небрежно произнес Конан, — что еще тебе надобно?
— Принеси палку. Будем ворошить пепел палкой.
Конан протянул карлику небольшую дубинку, предусмотрительно захваченную им из харчевни. При этом он размахивал левой рукой, выписывая в воздухе вензеля. Тульпис подозрительно прищурился:
— Что это такое, а? Энвольтация?
— Ты о чем? — удивился Конан.
— Ну, что ты делаешь рукой — все эти штуки и загогулины? Ты не колдуешь, а?
— Я?! Да как тебе такое в голову могло прийти?! — взревел Конан. — Я пытаюсь изображать изысканные манеры хорошо вышколенного слуги.
— Не получилось, — фыркнул карлик. — Если уж тебе охота корчить из себя хорошо вышколенного слугу-негра, — при слове «охота» Конан изобразил крайнее негодование, — то возьми себе вторую палку и помогай мне искать.
Они встали рядом с пеплом и принялись тыкать в мягкие горы. Поднялась невесомая пыль, воздух сделался серым. Карлик расчихался, раскашлялся, из его глаз потекли слезы.
Конан осведомился:
— Что это с тобой?
— Не видишь? — огрызнулся Тульпис. — Я страдаю. И не понимаю, почему на тебя вся эта пыль не действует. Все нормальные люди от нее начинают кашлять и задыхаться.
— Вероятно, с тобой это происходит потому, что ты близок к земле, — отозвался Конан. — Я же довольно от нее далек.
После этого хвастливого замечания он оглушительно чихнул и даже смутился на миг. Тульпис, казалось, почувствовал себя полностью удовлетворенным. Карлик возобновил поиски с усиленной энергией.
Конан сказал:
— Не размахивай палкой так яростно. Неровен час разобьем яйцо…
— Не разбив яйца, не сделаешь яичницу, — сказал харчевник. — И пирога тоже не испечешь.
— Наша цель, если ты еще помнишь об этом, коротышка, — не яичница и даже не пирог, а яйцо Феникса, — напомнил Конан.
Карлик оперся на свою дубину и уставился киммерийцу в лицо, глядя снизу вверх и двигая запорошенной пеплом бородой.
— Как его можно разбить, ведь оно золотое, — вопросил Тульпис.
— Возможно, оно лишь выглядит золотым, — предположил Конан, — а на самом деле хрупкое, как и любое яйцо, только покрыто позолотой.
— Не нравится мне все это, — сказал Тульпис.
Они оставили палки, и Конан принялся осторожно разгребать пепел рукой, обмотанной плащом. Внезапно киммериец замер.
— Что там? — насел на него карлик. Тульпис страшно боялся, чтобы напарник его не обманул и не скрылся с драгоценным яйцом. — Покажи!
Ну, покажи, что ты нашел? Это оно?
Конан осторожно высвободил руку из плаща и, пренебрегая жаром, сомкнул пальцы на гладкой сфере, которую нащупал под слоем пепла.
Медленно он вытащил на поверхность яйцо. Оно оказалось большим, на ощупь прохладным, несмотря на то, что возникло в самых недрищах пожара и, не принадлежи оно к миру чар и волшебства, непременно должно было бы быть раскаленным докрасна. От скорлупы исходило слабое свечение. Казалось, внутри яйца помещается небольшая горящая лампа.
Конан взял яйцо в руки — оно с трудом помещалось у него на обеих ладонях — и обратился к Тульпису:
— Расстели на мостовой плащ. Завернем его. Не тащить же его всем напоказ. Да и повредить страшно.
— Дай я, ты не умеешь, — засуетился Тульпис. — Я заверну, я и понесу…
— Если ты споткнешься, я отрублю тебе голову, — предупредил Конан. — Может быть, из твоего обезглавленного тела вылетит крылатый конь или выскочит прекрасная юная девушка.
