— Он в ужасном состоянии, — согласилась Жюли.
— Я уже думала о том, чтобы передать его итальянскому правительству, если, конечно, он им интересен как исторический памятник.
Часы, украшенные драгоценными камнями, тихо прозвонили.
— Пять часов! — заявила принцесса. — Иди-ка ты спать, Жюли! Да и я тоже лягу. Я уже несколько недель не спала спокойно.
Жюли неохотно поднялась из глубокого кресла, где она так удобно расположилась.
— Тетя Джорджия, — спросила она, набравшись храбрости. — Почему вы сегодня вели себя так, словно не видели раньше мистера Сефтона?
Лицо принцессы было холодно и непроницаемо.
— Не будем об этом говорить, Жюли.
Как бы ни хотелось Жюли узнать правду, она не решилась вызвать раздражение тети. Слишком много происходило вокруг такого, чего она не понимала. У нее было странное впечатление, что ею постоянно манипулируют, словно куклой. Теперь-то Жюли окончательно убедилась, что вся эта поездка имела единственную цель — убрать ее с глаз долой на длительное время. Она думала, что визит во дворец кому-то расстроил планы и что леди Мэйдок, Чарльз Нортон и Марк Сефтон были как-то связаны между собой. Связь эта казалась очень странной, поскольку было очевидно, что ни один из них не любит другого. Кроме, пожалуй, Марка и леди Мэйдок, которых она застала в объятиях друг друга. Необходимо стереть из памяти это воспоминание. Или проявить мудрость и запомнить эту сцену.
— Я должна знать, тетя Джорджия, — с неожиданной твердостью заявила Жюли. — Я совершенно уверена, что именно он разговаривал с вами на следующий день после ограбления. Вы еще сказали, будто он…
Голос принцессы Собелли хлестнул ее по лицу. В нем слышались нотки паники:
— Никогда больше не говори об этом! Никому! Ты понимаешь меня, Жюли? Ты меня понимаешь?
Колени Жюли задрожали.
— Тетя Джорджия… Вы… Вы делаете что-то опасное? — Голос ее звучал твердо, хотя сердце стучало, как африканский тамтам.
Принцесса медленно повернулась к ней лицом:
— Да…
Жюли всплеснула руками.
— Ради денег?
Лицо принцессы было каменно-непроницаемым, но под опущенными ресницами дрожала печаль.
— Жюли, позволь мне делать все, что я сочту нужным. И это все, что я могу тебе сказать.
— Вам не страшно?
— Ужасно страшно, — прошептала принцесса. — Но это меня не остановит…
Пока Жюли беседовала с тетей в городском доме Собелли на Парк-авеню, Берт разговорился с Мэнсфилдом на террасе его дома в Сентрал-парке. Обоих отвергли любимые женщины — оставалось одно: поговорить между собой и попытаться забыть разочарования. Поэтому после бала Мэнсфилд и пригласил к себе Берта, которому давно симпатизировал.
В доме была огромная гостиная. На стенах висели картины современных художников. Красные шторы обрамляли большое окно, выходившее в сад, в темноту Сентрал-парка. Справа сияли огни Пятой авеню, слева — Сентрал-парк.
— Итак? — спросил Мэнсфилд и закурил свою трубку.
— Итак, поговорим, — ответил Берт. — Для начала — об этом Нортоне. Подозрительный тип. Кстати, Жюли он напрочь не понравился. К тому же я подозреваю, что принцесса находится в зависимости от него.
— Что ж, посмотрим, что он за птица, — заметил Мэнсфилд. — Кажется, у меня есть возможность разузнать кое-что об этом парне.
— Спасибо, сэр.
— Что вас интересует, молодой человек? Я согласен с вами: в нем есть что-то странное. Но я не могу понять вашей тревоги относительно принцессы Собелли и ее дел. Жюли тоже говорила мне сегодня об этом Нортоне. Она мне доверяет.
— Если она вам доверяет, — горько усмехнулся Берт, — то вы знаете, что она отвергла мое предложение. У меня нет больше шансов… Но что об этом говорить…
Мэнсфилд поднял бровь. Он терпеливо ждал.
— Жюли влюблена, сэр. И, боюсь, очень серьезно. Я встревожен.
— Чем?
— Начнем с того, что этот человек крутит роман с другой женщиной.
— Эта женщина! — Мэнсфилд фыркнул с отвращением. Минуту он молчаливо попыхивал трубкой. — У Жюли на душе творится что-то неладное. Мне всегда казалось, что у нее безошибочная интуиция на людей. Но если мужчина падок до женщин, подобных леди Мэйдок, он недостоин Жюли. Вы знаете его, Берт?
