И еще меня удивляют здешние собаки. У моего хозяина их две: Белка и ее двухмесячный сын Дозор. Собаки круглые сутки на дворе. Им не положено ни теплой конуры, ни охапки соломы. Белка, свернувшись клубком, лежит под дверью дома, прямо на утоптанном снегу, а щенок ютится где попало. Оба покрыты инеем, словно надели белые шубы. Собака — умное существо. Она понимает, что я гость и мне не пристало кричать на чужом дворе, а посему каждый раз проскакивает мимо моих ног в теплую кухню. И каждый раз ее выдворяют прочь.
— Впустишь раз-другой — и нет собаки, — с тягучим жемайтийским акцентом объясняет Зигмас Лобшайтис. — Жалко губить собаку — хороший помощник. Будет гонять по тайге соболя и белку, а отведает тепла — и кончено. Заболеет, и поминай как звали. Сибирская лайка не боится мороза. Круглый год живет под открытым небом.
Наконец сегодня утром термометр показал «всего» сорок пять градусов. Часа через два мороз еще немного ослабнет, и нечего рассчитывать, что этот день «актируют», спишут. Мои хозяева собрались на работу. Решил и я пойти вместе с ними. Зигмас Лобшайтис посмотрел на мои валенки и сказал:
— Обувай мои. Твои мы еще лечить попробуем.
Я уже рассказывал, как пытался в поезде исправить свои валенки, безжалостно колотя их молотком. Они чуть смягчились, но особенных результатов эта операция не дала. Зигмас тоже пытался что-то сделать: сунул их в горячую воду, хорошенько намочил, а потом натянул на специальную колодку. Валенки стали шире, но короче. Теперь палец больно упирался в носок.
— Этак сразу отморозишь палец. Обувай мои.
Долго уговаривать меня не требовалось. Я мигом натянул удобные хозяйские пимы на толстой подошве.
До лесного участка моих хозяев, где они работали в прошлом году и работают нынче, — два с половиной километра. Участок тянется вдоль дороги и поэтому легко доступен. Но стоит хоть на шаг свернуть с большака — снег выше колена. И лежит он рыхлый, нетронутый. Лишь кое-где бежит цепочка мышиных или беличьих следов. Со всех сторон долбят долотами бессменные лесные работники — дятлы. В абсолютной тишине их перестук, точно выстрелы, далеко-далеко разносится по тайге…
Лобшайтис и его жена Стасе (тоже родом из Жемайтии) прежде всего вырыли в снегу яму, положили туда корзину с провизией и засыпали снегом. Под снежным пологом не так быстро остынет суп и хлеб дольше не превратится, в ледышку. Лишь после этого они принялись за работу.
Сибирская сосна неохотно отдает человеку свой сок. Тяжелая работа у тех, кто собирает смолу. Я вижу, как Зигмас и Стасе подходят к высоченной сосне и специальными резцами, укрепленными на длинных черенках, срезают с дерева полосы коры. Иногда мне кажется, что люди мотыжат кору, которая большими кусками и мелкими крошками падает на белый снег.
Тяжелая работа. С непривычки и вовсе не по силам. Человек все время бредет по глубокому снегу и почти все время работает поднятыми руками. Неудивительно, что руки начинают коченеть, быстро мерзнут. За зиму Зигмас с женой должны обработать пятнадцать тысяч деревьев. Чем больше будет подготовлено за зиму деревьев, тем больше соберут смолы и тем больше заработают люди, выполнившие эту операцию. Другой работы зимой у сборщиков смолы нет. Обдирка коры вчера, обдирка сегодня, обдирка завтра — и каждый день. Если только утро не обещает день белого солнца.
А весной, когда деревья просыпаются от зимнего сна, у сборщиков смолы начинается самая горячая пора. Каждые четыре дня приходится обходить деревья и вырезать на очищенном от коры участке ствола по нескольку «усов», по которым стекает смола — очень ценное сырье для нашей промышленности, особенно химической. Так используют деревья лет пятнадцать. Потом их рубят. За это время они дают столько смолы, что ее стоимость во много раз превышает стоимость самой древесины. В этих местах, где трудятся сейчас мой хозяева, несколько лет спустя разольется водохранилище Усть-Илимской гидроэлектростанции, и люди спешат взять как можно больше у тайги, пока она не очутилась на дне морском.
Потом мы разложили большой костер. Грелись сами и грели извлеченную из-под снега еду. Ломти хлеба насаживали на вертел, как насаживают кусочки сала отправившиеся на экскурсию дети, и держали их возле пламени, пока хлеб не согреется и не «заплачет». В хлебе, как его ни пеки, много воды. На морозе влага превращается в лед, а растаяв, проступает на поверхность прозрачной росой.
