Когда через полчаса Джастин вошел в комнату, Саманта стояла на коленях возле кровати и лихорадочно что-то записывала в блокнот. Он пожалел, что не может видеть ее лица — оно было занавешено упавшими волосами.
— Ты занята?
Молчание.
— Прости.
— Эй, погоди! Я сейчас… допишу… еще пару строк!
Она подняла на него глаза, и Джастин увидел, что они нехорошо, подозрительно блестят — от слез, но не от слез ярчайшего вдохновения, а от слез печали.
— Читать — даже не проси! — заявила она в ответ на его немой вопрос и еще несколько раз скрипнула карандашом по бумаге. Потом решительно захлопнула блокнот и сунула его в сумку. — Все, готова.
— Хочешь погулять?
— Нет, хочу прокатиться до города за продуктами. А то нам уже грозит голодная смерть.
Джастин усмехнулся:
— Отлично. Тогда я тебя спасу.
— Здорово. Все детство мечтала, чтобы меня спас какой-нибудь принц.
— Только я не принц.
— Ты спаси, а дальше разберемся, — улыбнулась Саманта какой-то странной, рассеянной улыбкой.
Но Джастин чувствовал себя никак не спасителем благородных кровей — скорее уж чудовищем, посягнувшим на божественную красоту принцессы. Но он вел машину, как от него и требовалось, и старался не думать, что Эдмонд как раз отлично подходит на роль принца: у него имидж соответствующий, и происхождение очень даже подходит.
И вообще, во всей этой истории Эдмонд — единственная абсолютно пострадавшая сторона.
Образ Великой Жертвы и Эдмонда, в принципе, тоже не очень вязался в его сознании.
За окном мелькала яркая, сочная, напоенная прохладными дождями зелень. Саманта мурлыкала себе под нос какую-то песенку. Джастина это насторожило: он никогда не слышал, чтобы она пела, зато слышал, как она говорила, что очень немузыкальна. Ей что, очень легко и весело? Или она, напротив, бодрится изо всех сил?
Джастин не знал даже, что из этого было бы ему более неприятно.
До Клифдена они добрались черепашьим шагом минут за сорок пять и направились в первый попавшийся супермаркет.
Зайдя внутрь, Саманта заметно поколебалась, прежде чем взять Джастина за руку. Оно и понятно. Одно дело — ласки за закрытыми дверьми и плотно задернутыми шторами. И совсем другое — на людях. Тем более когда это уже не игра.
Но любовь втихомолку и тайные свидания — удел любовников-воров. И нет в этом никакой романтической прелести, хоть убейся…
Впрочем, разве они не есть пара преступников, которые украли друг друга у этого мира, у других судеб, у настоящей жизни?
С каждой минутой на душе у Джастина делалось все мрачнее и мрачнее — так бывает в горах перед грозой.
Саманта косилась на него, но впрямую ничего не говорила. Джастин видел, что ей неприятно его состояние, но взять себя в руки все равно не мог. Саманта была красива в своей спокойной сосредоточенности. Джастин понял, что значит красота обыденности. Ему хотелось бы всегда видеть, как она выбирает рыбу, овощи и хлеб.
— Ты злишься на меня? — спросила она, когда они садились в машину.
— Нет.
— А почему тогда так смотришь?
— Думаю.
— О чем? — в тон ему отрывисто спросила Саманта.
— О том, что всего этого мы не съедим до отъезда, и о том, что кто-то приедет после нас и найдет в холодильнике нашу еду…
— И выбросит ее на помойку, потому что она наверняка будет уже испорчена! — вспылила Саманта.
Его настроение бесило ее все больше и больше. Джастин, всегда веселый и спокойный, стал мрачнее тучи. Саманта была в одном шаге от того, чтобы пожалеть о произошедшем.
Раньше у нее были Эдмонд и Джастин. Теперь, кажется, она потеряла их обоих. С Эдмондом ей совершенно искренне больше не хочется быть, она это поняла. Лучше разорвать все сейчас, чем потом каждый день и час чувствовать, что виновата перед ним по гроб жизни, впасть в депрессию, довести невроз до апогея и закончить в клинике для душевнобольных. Да, в дорогой клинике, Эдмонд не поскупился бы для своей благоверной… нет, совсем даже не верной, непорядочной жены.
Лучше быть здоровой, бодрой и порядочной. Хотя бы в будущем.
Кто-то из мудрых писал: прошлого уже нет, будущее еще не наступило — живи настоящим. У Саманты же было чувство, что в ее микрокосме все перемешалось и наверняка в нем не работают уже ни законы физики, ни общеизвестная диалектика. Она доживала последние дни прошлого. Впереди — на расстоянии вытянутой руки или нескольких дней — ее ждало будущее.
