Мирддин понемногу стал применять изученное. Он обнаружил, что сведения, сообщённые зеркалом, имеют практическое применение. И хотя сам он был мал, он уже мог повлиять на ребят, достаточно выросших, чтобы владеть оружием. Он очень рано понял, что кроме него никто не может даже увидеть расщелину, ведущую в пещеру, хотя ничего не знал об искажающих полях.
Помимо того, что он мог таким образом исчезнуть без следа, он мог также внушить своим товарищам по охоте или по пастушеству, что он весь день находился с ними, хотя на самом деле проводил эти часы перед зеркалом.
Но хотя теперь ему и хотелось использовать свои знания, вместе с тем действовали определённые ограничения: так он дважды пытался убедить Юлию увидеть несуществующее и оба раза отказывался от попыток. Так он узнал, что его новое оружие предназначено не для лёгких целей, а главным образом, чтобы предоставить ему время на обучение.
Новости медленно доходили до горной крепости. Лугейд не возвращался. Наоборот, стало известно, что он направился в далёкое путешествие к Месту Солнца. Мирддин горевал об этом: он надеялся поделиться с друидом своими удивительными открытиями, понимая, что только старый Лугейд, владеющий обрывками древних знаний, сумеет понять его.
Вскоре после известия о поездке Лугейда появились ещё более тревожные и трагические новости, сообщённые горсткой израненных, усталых людей; многие из них держались в сёдлах своих выносливых горных пони одной лишь силой воли и при помощи товарищей. Отряд Найрена встретился с изменой в одном из походов, и половина бойцов вместе с вождём погибла. Выжившие с трудом добрались до крепости в непрерывных осенних дождях, и весь клан замер, ожидая новых тяжёлых ударов.
Когда же немедленного удара не последовало, все немного успокоились, но дом клана стал местом скорби и траура. Гвин Однорукий, младший брат Найрена, стал вождём, поскольку у Найрена не было сыновей. Впрочем, Гвин из-за своего увечья не мог быть настоящим вождём, хотя у него и было хитроумное бронзовое приспособление. Прикреплённое к запястью, оно служило ему боевой дубиной.
Если бы Мирддин был старше, он мог бы предъявить свои права, но для вождя-мальчика теперь было далеко не подходящее время, и клан с шумным одобрением принял Гвина. Это было время сбора урожая, но люди работали на своих маленьких полях, постоянно оглядываясь, а меч и копьё держали наготове. И на высотах у готовых вспыхнуть сигнальных костров бдительно дежурили часовые.
Мирддину теперь редко выпадала возможность ускользнуть в пещеру к зеркалу, и он постоянно испытывал раздражённое нетерпение. К тому же мальчик не знал, многому ли его успели научить. Однажды ему удалось убежать в пещеру, к волшебному зеркалу. Возможно, по чистой случайности, а может и нет, но он в этот день задержался перед зеркалом дольше обычного. Когда он выбрался из расщелины, сгущались сумерки.
Боясь, что ворота крепости закроют, он побежал вниз по склону меж скалами, думая только об одном: как бы поскорее добежать до дома клана. И не заметил подозрительных скользящих теней, пока чья-то рука не ухватила его за лодыжку. Он упал и от удара едва не потерял сознание.
Сильные руки прижали его к земле. Он тщетно пытался сопротивляться. Кто-то ухватил его за волосы и повернул голову, чтобы разглядеть лицо.
— Слава милосердной троице! — радостно произнёс кто-то. — То самое отродье! Сам пришёл к нам в руки, как петух за зерном.
У Мирддина не было возможности рассмотреть своих похитителей. На него набросили плащ, кисло пахнувший смесью человеческого и лошадиного пота. Поверх плаща повязали верёвку, так что мальчик превратился в беспомощный тюк, который любой торговец может легко бросить на спину лошади. И вот, подобно такому тюку, он лежит на спине лошади, голова его свесилась и подскакивает на каждой неровности дороги.
