Наконец, в разгар утра, часов через тридцать после того, как я вышел из Ронгбука, я появляюсь в продвинутом базовом лагере и воссоединяюсь с Себом. Звоню домой, чтобы сообщить, что все хорошо и что мы скоро вернемся, но в голове у меня одна мысль: восстановить силы и через несколько дней попробовать подняться еще раз.
Во время спуска, поскольку я шел очень медленно, у меня было достаточно времени на раздумья, несмотря на усталость. Я был немного разочарован собой, потому что не достиг таких показателей, как несколько дней назад, а гастроэнтерит вообще все испортил. Я чувствовал, что мое тело может и хочет большего. И тогда я начал думать: было бы здорово посмотреть, можно ли подняться до вершины еще раз буквально через несколько дней, как я сделал бы, например, находясь в Альпах. Там, когда мы едем в горы на неделю, мы паркуем фургон на дне долины и каждый день после завтрака практикуем в горах разные занятия. Правда же, можно применить эту модель к самым высоким вершинам в Гималаях? Я смог бы получить ответ на этот вопрос, только если бы попытался вскоре подняться еще раз. Оставались сомнения: я не знал, сумеет ли мое тело за три дня восстановиться после огромной нагрузки, которая пришлась на него только что.
В тот же день мы разобрали свои палатки в продвинутом базовом лагере и вернулись в Ронгбук. Диалоги, которые можно услышать в базовом лагере, напоминают разговоры на Уолл-стрит, только с одним отличием: там все говорят о ценностях и акциях, а здесь о метеорологических прогнозах. Одно из преимуществ периодического сосуществования с коммерческими экспедициями в том, что у них имеются огромные ресурсы, а значит, и доступ к самым точным прогнозам погоды. И все они утверждали, что 27 мая станет лучшим днем этого сезона.
Мы отдохнули пару дней и — все, пора! — снова пересекли морену, дойдя до ПБЛ. Поскольку теперь у нас не было там палаток, Моника, врач экспедиции Адриана Баллингера и Кори Ричардса, которые как раз в это время поднимались на Эверест без кислорода, предложила нам места для сна в их палатке-столовой. Я отдохнул несколько часов и, прежде чем стало рассветать, выдвинулся в сторону вершины.
Я шел в хорошем темпе и скоро добрался до северного ребра. Хотя по прогнозу был обещан великолепный день, в небе висел занавес из высоких облаков, которые не давали проникнуть солнечному теплу; на высоте семи тысяч метров мне пришлось надеть комбинезон на пуху, чтобы согреться. Несмотря на усталость, я довольно хорошо себя чувствовал и примерно за семь часов добрался до восьми тысяч трехсот. На час дольше, чем в день акклиматизации, но на два часа меньше, чем пять дней назад. Я встретил несколько человек, которые шли вниз: японцев, добравшихся до вершины с кислородом, и немецкого альпиниста Ральфа Дуймовица, который попробовал сделать это без кислорода и теперь жаловался на холод. Я продолжал восхождение и встречал других альпинистов, которые двигались вниз.
После перехода гребня меня встретил сильный ветер; было холодно, и я надел всю одежду, что была с собой. Я оставил пустой рюкзак, привязав его к камням, и трекинговые палки, потому что с учетом холода и ветра руки нужно было держать пониже. Добравшись до второй ступени, я встретил Адриана Баллингера — тот спускался, осуществив свою мечту, то есть поднявшись до вершины без кислорода. Его сопровождал Кори и другие гиды и шерпы. После этого я остался наедине с горой. Ветер не успокаивался; наоборот, его порывы приподнимали снег и несли его к гребню. В какие-то моменты мне приходилось прокладывать путь заново. Я шел медленно, но хорошо себя чувствовал и нормально переносил холод. Мое сознание снова оказалось в характерном для высоты пузыре, и я продолжал идти, шаг за шагом, на автомате, до самых сумерек. Меня ждал великолепный закат, который я встретил у подножия пирамиды, всего за пятьдесят метров до вершины.
Ветер поднимал снег, заставляя его танцевать передо мной, между декорациями из теней, выстроенными солнцем, которое мягко садилось за море облаков; за этими облаками не были видны другие восьмитысячные вершины. Красота была невероятной и внушала ужас — она предваряла начало ночи на этой высоте. Каждый шаг давался с трудом; мой мозг не переставал твердить: «Остановись, развернись, не надо так мучиться». И у меня не было аргументов против. Но поскольку подниматься в горы нас заставляет вовсе не разум, я продолжал. Отсчитывал двадцать пять шагов. Останавливался. Еще двадцать пять. Я останавливался, чтобы как следует подышать, чтобы попытаться наполнить легкие воздухом с таким низким содержанием кислорода.
