— Я не только прочел и поверил вашей писульке, я ее взял, она у меня в кармане, с вашим почерком. Вы, полагаю, не станете подавать жалобу на такую кражу. И это вы теперь в ответе за эту позорную информацию. Полицейская деза, агитация, католическая инквизиция, еврейская мафия. Бедельман Перес, вам пришлось покинуть Барселону, еще и полгода не прошло, и никто, имейте в виду, никто не поверил в повышение. После Мадрида куда вы отправитесь? В Бадахос, регулировать уличное движение и присматривать за цыганами?
— Я предпочел бы Севилью, там быки лучше.
Открывается левая дверь, положив конец обмену любезностями. Видна рука офицера, который жестом приглашает Летисию Ромеро покинуть кабинет, после чего дверь закрывается.
— Сеньорита Ромеро, разрешите представить вам Федерико Гарсия, журналиста из «АВС». Это мой друг, мы с ним тесно сотрудничаем.
Федерико, игнорируя лейтенанта и покоренный с первого взгляда особой, в которой соединились два решающих в его глазах качества — быть красавицей и посетительницей кабинета офицера, достает сигарету, рассеянно прикуривает от зажатой в ладони серебряной зажигалки, сжимает ягодицы, напрягает мышцы живота, выпячивает грудь, приглаживает рукой волосы и наконец протягивает руку — сигарета дымится между большим и указательным пальцами, — уже позабыв свой гнев:
— Очень рад, сеньорита, могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?
Усталая Летисия тоже поправляет прическу и просит капрала вызвать ей такси.
— Позвольте, сеньорита, я как раз прощаюсь, могу я вас куда-нибудь подвезти?
— Да, в Оперу.
— Какое совпадение, меня там ждут!
— Действительно, — мрачно добавляет Бедельман, — скоро антракт. Дон Федерико бывает в Опере исключительно во время антракта.
— А вы там вовсе не бываете, лейтенант. Доброй ночи.
По коридору, под неоновыми лампами, мимо дверей, постеров и банкеток удаляются Летисия и Федерико.
— Я не могла видеть вас по телевизору вчера вечером?
— Да, это я. И поверьте, голубой экран куда приятнее снаружи, чем изнутри. Как и многое другое, впрочем.
Дойдя до буквы Т, они сворачивают направо. Лифт, на котором поднялся Федерико, стоит на месте, они спускаются на три этажа в молчании, неизбежно скользком, и покидают, не прощаясь, холл и призраков полицейского участка.
Машина журналиста стоит почти у самых дверей, на месте, отведенном для полицейских.
— А вы, я смотрю, не стесняетесь.
— Да они меня знают, привыкли.
Федерико открывает дверцу, и Летисия садится.
— Какая это машина?
— «Лотус».
Захлопнув дверцу, Федерико обходит машину, выбрасывает сигарету, садится за руль, резко трогает с места и раскрашивает кистью своих фар решетки, окна и темный фасад офисного здания на калье Хенераль Пардиньяс. Маленькая цифровая панель показывает: 20:58 8 °C.
— Красивая машина.
— Вы тоже, сеньорита.
Федерико сворачивает на Хуан Браво. Его рука небрежно лежит на руле — часы «Джагер» на стальном браслете, — другая сжимает ручку переключения скоростей.
— Как же я устала. Вы разрешите, я закурю?
— Разумеется.
Летисия открывает сумочку — «Лоншан», оранжевая крупнозернистая кожа с тисненым рисунком, маленькие жокеи на скаку, включает свой телефон, набирает код — 2808, — ее накрашенные ногти матово отражаются в стекле. Она сует в рот сигарету «Нобель», прикуривает от зажигалки «Бик». Машинально опускает щиток от солнца, рассматривает свое лицо в зеркальце и, держа сигарету в левой руке, правой подкрашивает губы.
Вам лучше?
— Будет лучше в Опере, скорее даже после.
— У вас неприятности с полицией?
— У меня разбили стекло в машине, а потом они задавали кучу вопросов об одном моем знакомом.
— Любопытно…
— Больше всего меня напрягает Опера, мой брат поет сегодня вечером, это премьера, он просил меня прийти, для него это очень важно, а я не смогла из-за этой истории.
— Он поет в хоре?
— Вовсе нет, он поет Дона Жуана.
— А! О да, это действительно важно.
На светофоре горит красный. В правом ряду рядом с «лотусом» останавливается такси.
— Он, стало быть, великий певец, ваш брат.
— Да, но… о, какое удивительное совпадение!
— Сеньорита! Как вы, все обошлось?
— Все хорошо, большое спасибо, вы были очень добры.
