Эр гуляет по парку. Можно сказать одна, хотя медработники в поле зрения присутствуют. Марина уже мысленно прикинула численность персонала, и тихо злиться на соправителя — столько народа следят за здоровьем одного человека. Пусть это человек — Эрида. В тылу хроническая нехватка врачей всех специальностей, в прифронтовых районах (столица тоже к ним относится) получше, но тоже не переизбыток.
Но Херту просто плевать. Его любовь к дочери сродни помешательству. Даже странно, Эр только чудная, но не избалованная и не капризная. Очень спокойная только временами.
Марине кажется, она перестаёт её понимать.
Сестра бывало, со смехом рассказывала, как вроде бы подруги ссорились и делали друг другу гадости, соперничая за внимание Софи. «Кажется, меня только к Эр никто из этих дур не ревновал».
Вовремя сообразила — Эр просто хорохорится. Кожа бледная, жилки видно, совсем какой-то воздушной стала. Всеми силами старается скрыть своё состояние от окружающих, и от отца в первую очередь. Проблема в том, Херту всё известно куда лучше, нежели дочери. Марина старательно делает вид, игры Эриды не замечает. Вот только та тоже явно обо всём догадывается.
Херктерент саму себя просто ненавидит. Приходится лгать самому близкому человеку, чтобы не стало ещё хуже, и этому человеку, в первую очередь.
— Операции не избежать.
— Каковы шансы?
— Говорят, девяносто девять и девять, — невесело ухмыляется соправитель. Кому он врать пытается? Марина же видит — сейчас ему страшно, как никогда в жизни. Перед беснующейся толпой с пулемётами много лет назад стоять было легче. Всё было в его руках, и он ничего не упустил.
А сейчас… Они все сделали всё, что могли. Теперь дело не столько в искусстве медиков, сколько в выносливости организма самой Эриды.
— Они настолько уверены?
— Что ещё они мне могут сказать сейчас? Знают не хуже нас — по вложенным средствам это самая дорогостоящая операция в истории медицины.
Была Великая война. Теперь бушует пожар Мировой. В прошлую войну довольно много стран отсиживалась за сомнительной бронёй нейтралитета, зачастую даже неплохо наживаясь на торговле и перепродажи товаров сцепившихся насмерть гигантов.
Теперь война стала воистину Мировой. За прошедшие два года почти все нейтральные страны объявили войну тому или другому гиганту. Кто под давлением, а кто и сам рвался в драку, как шакал рассчитывая полакомиться остатками пиршества льва.
Конечно, многие думали, война — формальный акт, максимум на предоставление баз. Никто не желал посылать сыновей и дочерей на смерть.
Но за листком бумаги не отсидишься. Сплошь и рядом формальные акты приводили вовсе не к формальным рейдам бомбардировщиков или обстрелам побережья. Кровь жертв взывала к отмщению.
Гиганты не создавали коалиций. Заключали только двусторонние соглашения. И требовали, требовали, и требовали полнокровных дивизий. Никаких возражений они слушать не желали.
Первые дни в школе многие в сторону Марины косились. Как же, с Херктерент ничего не случилось!
Словно не замечали, рядом с Херктерент нет Эроин.
У семерых за лето кто-то из близких родственников погиб. Сомнительное утешение для Марины — все малознакомые, никого из тех с кем лето провела. Иначе пришлось бы идти, что-то говорить. Вот только с сочувствием у Херктерент совсем криво. Только злость втихую остаётся на мирренов и их прихвостней копить. Счёт к ним уже ой, какой длинный, и детские слёзы не последний пункт.
Привыкла считать себя старше своих лет. Знает, не все так думают. Некоторым же повзрослеть и вовсе не грозит. Мозги так устроены. Одни так и не научатся ответственности за дела и слова, другие просто не хотят видеть ничего противоречащего их картине мира. Это Марина розовых очков не носит, другие без них не могут обходиться.
За первую десятку девятого никто у Марины не спросил, куда Эрида подевалась. Коаэ и Рэд тоже сказали, их не спрашивали. Решила к сестрёнке заглянуть.
— Ты знаешь, меня тоже не спрашивали. Просто заговор молчания какой-то.
— Или все разговоры о дружбе «сордаровок» можно знаешь куда запихнуть?
— Или решили, раз мы молчим, то лучше эту тему и не поднимать, — в тон ей Софи отзывается.
