— А? — вежливо спросил полководец Ванея. Думать он не любил, но к людям, страдающим от этой дурной привычки, относился с сочувствием и уважением.
— Хрень, говорю, какая-то происходит, — кратко резюмировал секретарь Азария.
Министр финансов Адонирам жалобно вздохнул. Он знал, что любая хрень обычно заканчивается крупными финансовыми расходами. А секретарь Азария сказал:
— Надо пристально следить за ситуацией.
И все следующие дни Азария, Ванея и Адонирам пристально следили за ситуацией. Они следили за ситуацией с утра, когда матёрый демон Асмодей делал себе палатку из двух стульев и царских одеял, они следили днём, когда царь, завернувшись в роскошный плед, швырял в павлинов яблоками со своего царского трона («Произвол! — кричали павлины. — Силовые меры!» — но не расходились), они следили вечером, когда царь с головой нырял в пенистую-пенистую ванну, а потом пускал ртом красивые мыльные пузыри. И у всех у них складывалось впечатление, что великий царь Соломон немножко тронулся. Но ничто, увы, не наводило их на мысль, что это совсем даже не царь Соломон. И жизнь у матёрого демона Асмодея в царском дворце была слаще халвы Шираза.
А у бедного царя Соломона жизнь была горше горькой травы хельбы. С утра до ночи он, сгорбившись, чистил горы скользкой колючей рыбы в тесной маленькой лавчонке на старом иерусалимском рынке. Одежда на нём испачкалась и изорвалась, когда-то белые и холёные руки покрылись порезами, а красивая гладкая борода торчала клочьями, и в ней поблескивали упрямые рыбьи чешуйки. И даже ногти у царя на ногах, надо сказать, основательно отросли. Царь Соломон часто тяжело вздыхал о своей участи, но никому не жаловался. Потому что он, как вы уже знаете, был очень, очень, очень мудрым человеком. А очень, очень, очень мудрый человек всегда знает, что такое «сам виноват». А ещё очень, очень, очень мудрый человек непременно знает одну очень, очень, очень важную тайну, которую в следующей истории узнаете и вы. И эта тайна очень помогала бедному царю Соломону не падать духом.
И вот однажды царь Соломон с утра пораньше тык ножом в очередную рыбу — а нож-то и застрял. Ничего себе! — подумал царь Соломон и как следует подёргал ножом туда-сюда. Нож подался, потом подался ещё немножко — а потом выскочил наружу, и царю Соломону на секунду показалось, что лезвие сломалось: по крайней мере, кончик ножа теперь казался не острым, а каким-то круглым. Удивлённый царь Соломон хорошенько пригляделся к ножу, а потом как завопит:
— Ха!
И ещё раз:
— Ха! Ха! Ха-ха-ха!
И даже затанцевал какой-то танец, подпрыгивая, вскрикивая «Ха!» и размахивая конечностями, как бешеный лось. И любой вменяемый человек, который заглянул бы в рыбную лавку, может быть, даже принял бы этого довольно потрёпанного, пляшущего и вопящего человека за бешеного лося — но только не за царя Израильского. И очень зря! Потому что на конце рыбного ножа сияло волшебное кольцо — то самое кольцо, которое мерзкий демон Асмодей забросил в море.
И вот ранним, ранним утром следующего дня у ворот царского дворца появился очень оборванный, очень грязный и очень весёлый человек. И постучался в окошечко, из которого тут же выглянул приветливый стражник.
— А ну пусти царя, голуба, — весело сказал царь Соломон.
— Здравствуйте, ваше величество, — вежливо сказал стражник. — Рад видеть вас в добром здравии. Посидите-ка до двенадцати часов вот на той скамеечке, там уже Клара Цеткин сидит, голубей кормит.
— А вот это видел? — радостно сказал Соломон и показал стражнику сияющее на солнце царское кольцо.
— Ой, — сказал стражник, внимательно вгляделся в весёлого грязного человека — и вдруг понял, что перед ним действительно царь, только сильно пожёванный. И даже не смог ничего сказать, кроме этого «Ой». И впустил царя Соломона во дворец. И царь Соломон направился прямиком в собственную спальню, оставляя на плитках дворца неприятные рыбные следы. А в царской спальне ровно в это время подозрительный секретарь Азария подавал матёрому демону Асмодею завтрак. В завтрак входили небольшой баран, несколько мелких курочек, пара блюд пахлавы и штук двести медовых ирисок. Медовые ириски матёрый демон Асмодей любил с раннего детства, папенька награждал ими крошку Асмодея за особенно плохое поведение.
