У Шкафа екнуло сердце от пронзительной нежности к женщине, находящейся на другом конце телефонного провода.
— Ей нужно время, мама, — сказал он. — Нам обоим. И хоть мне не хочется это говорить… преодоление еще не кончилось. Не кончилось для нас обоих.
— Твой папа ждал пять лет, пока я согласилась ответить ему «да», — напомнила Хелена Роза Рэндалл.
— Он часто говорил, что готов был ждать в два раза дольше, и еще считал себя счастливчиком.
— Мой Вилли Лерой был очень терпеливым.
— Не спорю.
— Он был хорошим человеком. Таким же, как его сын.
Шкаф был глубоко тронут. Хотя он никогда не сомневался в силе ее материнской любви, это сравнение доставило ему истинную радость.
— Мама… — начал он, его голос был хрипловатым от волнения.
— Знаешь, — перебила его мать. — Ребекка Мэттью… ты с ней не знаком? Не могу вспомнить. Может и нет. Мы с ней вместе ездили в Вашингтон прошлой осенью. Так вот, ее младший сын не женат и может стать отличной парой для племянницы Этель Делани. Джером, кажется, так его зовут. Позвоню-ка я Ребекке прямо сейчас и поинтересуюсь, не захочет ли он познакомиться с Женевой.
Шкафа не расстроила внезапная смена темы. Он знал, что еще успеет сказать матери, как много значили для него ее слова. И заодно сможет спросить, не для того ли предназначался весь этот разговор, чтобы прояснить ситуацию насчет Кизии.
— Надеюсь, ты дашь Джерому возможность выбирать? — сухо спросил он.
— Возможность выбора есть у всех, Ральф Букер. — Ответ был четким и абсолютно уверенным. — Не все это понимают, но выбор есть всегда.
— Ага.
— Пора закругляться, милый. Ты ведь передашь Кизии привет от меня, верно?
Он рассмеялся.
— Конечно, мама.
— И сам тоже не подкачай.
Что мама хотела сказать этой фразой, Ральф Рэндалл спросить не решился. Но это напомнило ему, что надо бы проверить наличие презервативов в ящике тумбочки.
И поменять постельное белье на двуспальной кровати.
— Что-то сладкое, — сказала Кизия семь часов спустя. Она слизнула с указательного пальца каплю соуса, приготовленного Шкафом по отцовскому рецепту, пытаясь разгадать секрет его необычного вкуса. О некоторых составляющих она уже догадалась. — Это явно что-то… сладкое.
— Сладкое — понятие растяжимое, киска, — ответил хозяин, отгоняя муху ленивым взмахом руки.
Начинало смеркаться. Кизия и Шкаф сидели на задней веранде его маленького домика. Хотя большую часть дня температура воздуха держалась на уровне тридцати градусов, легкий ветерок навевал прохладу. И доносил из парка голоса играющих детей.
— Кукурузный сироп, — предположила Кизия, решив, что жженый сахар был бы слишком простым вариантом.
— Не-а.
— Патока.
— Нет.
— Мед?
Шкаф покачал головой.
Она уже исчерпала все свои идеи. Сладкое… сладкое…
— Персиковый сок!
Шкаф от души рассмеялся.
Кизия теребила нижнюю губу, глядя, как он веселится. Она редко видела его таким раскованным. А сама…
И вовсе я не напряжена, — сказала себе Кизия. Скорее возбуждена. Насторожена. Словно в ожидании чего-то. Этим прекрасным вечером все ее чувства обострены до предела.
Даже слух стал острее чем прежде. Как иначе объяснить свою способность замечать малейшее изменение сердечного ритма.
Вот и опять сердце забилось быстрее. Стоило только взглянуть на широкоплечую фигуру Шкафа, на его узкие бедра и длинные ноги. Его темная кожа в угасающем солнечном свете блестит, словно полированное красное дерево.
— Сдаешься? — спросил он, понизив голос.
Кизия подняла глаза, чувствуя нарастающий внутри жар.
— А подсказка?
Он глубоко вздохнул. И коварно улыбнулся.
— Это можно пить.
— Чай.
— Не-а.
Кизия склонила голову набок, качнув золотыми сережками. Это не вино, — подумала она. Шкаф рассказывал, что в восемнадцатилетнем возрасте его отец дал зарок не употреблять спиртного и был верен своей клятве всю жизнь.
Спустя несколько секунд она назвала один напиток, который, по слухам, был не чем иным, как газированным сливовым соком.
— Как тебе только в голову пришло, — ухмыльнулся Шкаф. — Мой папа родился и вырос в Атланте. Секрет его соуса был и остается сугубо местным.
Атланта.
Что-то местное.
Может…
— И ты хочешь сказать, что полил эти ребрышки кока-колой?
