— Э, да мы все вещи в самолете оставили, — никак не желала вернуться на сорванную резьбу Кейко, пытаясь боком отодвинуться от русского. — А шить я не очень. Вот скальпелем поковырять — это всегда…
— Давайте я, — в альков вошла Амико и, потеснив подругу, приблизилась к Ивану. Смотрела девушка в пол, старательно не встречаясь взглядом с русским. — Я хорошо умею.
— А, поковырять-то именно и нужно, — русский вдруг проницательно подмигнул Кейко. — Только не в мужественной широкой терминаторской спине, а хм, в другой пострадавшей части тела. Я сам никак не могу извернуться, а на ощупь не выходит.
— Эээ… — глаза девушки казались больше ее очков. — А! Это вы чего хотите? Это чтобы мы ковырялись в вашей…
Она возмущенно запнулась. Амико тем временем взяла из рук русского нитку с иглой и, не обращая внимания на нелицеприятную картину пореза, продела нить в ушко и закрепила. Тонкая девичья рука неуверенно коснулась широкой ручищи матроса.
— Не двигайте ей, пожалуйста, — попросила она и несильно, но уверенно вонзила острие иглы в плоть. Поначалу даже замутило, но после первого же стежка стало легче. Акеми в упор смотрела на рану, казалось, полностью игнорируя остального русского.
Тот послушно притих.
— Вот что значит женская рука, — лишь покачал он головой спустя пару минут, разглядывая рядок четких и красивых стежков. — Не, пришить что-нибудь накрепко и я могу — один раз со сна подворотничок к одеялу пришил, так едва отодрал потом — но не так, конечно. Вот уж спасибо, так спасибо, лучше любого хирурга. А вот она… — кивнул он на Кейко, — зуб даю, иголку в руках не умеет толком держать. Так что и к мускулистому матросскому телу ее наверняка нельзя допускать.
— Да я скорее повешусь, чем добровольно подойду к такой гайдзинской груде мяса! — возмутилась Кейко, благодаря уязвленной гордости позабыв о страхе. — И вообще я — человек интеллектуальный, вот!
— Гайдзинская груда мяса страшно переживает по этому поводу. Суровая ты, как я погляжу. Дай угадаю, ты в классе староста? — как ни удивительно, русский вовсе не злился, было больше похоже на то, что его забавляет пикировка с японской школьницей. К Амико же он обратился совсем другим тоном, в котором чувствовалось уважение. — Ну, вообще-то я не собирался вас заставлять… только самому не вышло, уж и так и сяк пробовал. Чертов дух поднес подарочков. И это — качнул он зашитым запястьем, — и тут три осколка сидят… — похлопал он себя по задней стороне ляжки. — Но если ты поможешь, буду ноги мыть и воду пить. А то в тропиках загноится еще, будет мало приятного.
— Н-не стоит давать таких обещаний, — слегка нервно ответила Амико. — Это наименьшее, что мы можем сделать, ведь вас ранили при нашем спасении… Только вы расположитесь как-нибудь так, чтобы было удобно и… не слишком неловко нам всем.
Кончики ушей девушки предательски покраснели.
— И объясните, откуда вы узнали, что я староста, хейтай-сан, — поддакнула все еще обиженная Кейко.
— У меня глаз рентгеновский, насквозь вижу. А уж старосту за версту почувствую, потому что очки и цун-цун.
— Ничего не понимаю, — Кейко едва не схватилась за голову. — Такое ощущение, что вы не русский военный, а японский отаку. Так же не бывает!
Амико тем временем поднялась и, подойдя к подруге, вместе с ней отвернулась, ожидая. Иван неожиданно смешался. Легкий румянец, появившийся на его щеках, вдруг напомнил, что, несмотря на свои размеры, русский — тоже довольно молодой парень.
Натянув трусы, которые, правда, сразу же пришлось задрать, он улегся каменный бортик, и не слишком убедительно пробормотал:
— Да просто это… японской культурой интересуюсь.
— Ага, угу… — Кейко смешалась, увидев русского в положении пациента. — А чего это вдруг интересуетесь?
Амико молча подошла к «пациенту» и принялась рассматривать повреждения. Лица ее, к счастью. Иван видеть не мог. Осколки застряли именно там, где говорил русский. К несчастью, ничего похожего на пинцет у них не было.
— Можно одолжить ваш нож?
Русский молча взял лежащий в куче снаряжения тяжелый нож и подал рукояткой вперед. Клинок был уже чистым, но в щели на рукояти еще виднелась запекшаяся чужая кровь.
