К Наталье царь вошёл, как входил и к другим. Неизвестно, что было бы, если бы Наталья не нарушила запрет не открывать глаза. Она и не открыла, а только одним глазком чуть прищурилась, едва дрогнувши веком. Когда через эту щёлочку увидела перед собой царскую бороду и два мужских глаза, прямо на неё смотрящие, то так застыдилась, что уже не могла сдержать девичьей застенчивости, тихо вскрикнула и закрылась, как могла, «обема руками». Дело неслыханное, явная царю обида! Тётки с мамкой бросились, чтобы те руки отнять, а как она не давалась, то царь увидел даже сверх обычного, сам стыдливо засмеялся и поспешил уйти, крепко ударяя в пол посохом. А в оставленном им покое было горе, потому что женщины решили — всем надеждам отныне конец. Могла девка стать царицей, а теперь погонят её с позором.
Эту ночь царь досмотрел ещё двух девиц. Была поистине прекрасна черничка Иванова дочь Беляева Овдотья и лежала как положили, не шелохнувшись и замерев, будто в настоящем сне, но чего-то царь на неё, как и на другую, смотрел рассеянно, словно думая о постороннем или что вспоминая, так чарующей красоты её почти и не заметил. Духовник понял, что царь пришёл к решению.
Никогда ещё Андрей не был так счастлив, как последние полтора месяца. Почти каждый день он встречался с Алёной, его тянуло к ней, как к никакой женщине до этого. Они встречались у Агафьи Немой, которая нянчилась с её сыном. Андрей научил Алёну видеть цвет, ткать, выводя старинные русские узоры, а затем купил станок. Муж Харитон вначале, догадываясь о многом, сильно бил жену, НО когда увидел полотно, сотканное ею, затосковал, запил ещё сильнее, часто оставаясь пьяным спать в кабаке. С вином умирал его талант, расцветая в Алёне, полотно её Андрей с выгодой продавал через свою лавку. Счастье свило себе гнездо на чужом несчастье.
С первым снегом, когда Москва как бы обновилась белизной, Андрей купил Алёне заячий тулупчик, шапку с подпушкой и сапоги белого сафьяна. В обновках она выглядела как дворянская дочь. Весть обо всём этом покатилась среди дворов и докатилась до Артамона Матвеева, который послал Савелия Сивого за Андреем.
Дом Матвеева изобиловал царскими дарами. Царёва невеста Наталья Нарышкина до свадьбы вернулась в дом дяди и в ожидании венчания томилась и душой и телом.
Когда Андрей с Савелием вошли в вифлиотику, там уже сидели брат Андрея Семён, учитель молдаванин Никола Спафари, дьяк Воскобойников, хозяин дома и его отец.
— Ну, вот и наш гусь лапчатый пожаловал, — озабоченно и в то же время с радостью произнёс Артамон Матвеев. — Ты енто чаво это творишь. Ты пымаешь, што ты наши незаметные очи и уши. А чё енто за очи, о коих почитай кажий двор в Хомовниках судачит. Среди баб уже споры идут, кто ты — купец али дворянин, который ткацку жёнку осчастливливает.
Андрей стоял молча, опустив глаза.
— Чаво молчишь?
— А што говорить?
— Што бабёнку свою кинешь от лишних разговоров. А коли тябе чаво не хватает, мы тебе найдём тихую, незаметную.
— Так всю жизню мышкою по земле и красца?
— Брось, Андрей. Морозовы да Милославские давно зубы на нас, безродных, точат, кинутся, загрызут.
— Не могу я без Алёны, присушила ли, приворожила, не ведаю, а токма прям-таки летел бы к ней.
— Ну знаешь...
Ворвавшийся холоп не дал договорить Матвееву, и тот зло уставился на слугу, холоп даже попятился назад.
— Господин, Артамон Сергеевич, к нам государь пожаловал.
Все вскочили с мест и бросились навстречу царю. На крыльце уже стояла Наташа, держа блюдо с чашей «зелена вина» и караваем пшеничного хлеба с изюмом. Алексей Михайлович без царских одежд, в простом малиновом кафтане выглядел буднично. Испив вина, он крепко расцеловал хозяюшку в губы. Наташенька теперь от царского взгляда не убегала, только пылала заревом молодого пожара. Царь же смотрел на неё неотрывно, и уже не как царь, а как нетерпеливый жених, не по обычаю торопливый, не по возрасту молодой.
Выскочившие дворяне согнулись в поклоне. Андрей, глянув на Наталью, отметил про себя: «Чересчур хороша. Така красота быстро отцветает. Родит и сразу разбухнет».
