Гордон махнул рукой, расправляя кружева на рукаве:
— То ещё не вся беда. Назначенный во главе войска князь Каспулат Черкасский набрал себе гарем из наложниц малоросок. Пока он с ними забавлялся, ополчение разбежалось, прихватив с собой часть казённой амуниции. Хорошо ещё осень подошла, а турки ближе к зиме не воюют. Так что ныне от татар лишь гетман Самойлович прикрывает.
Барон Брюс, одетый в русский кафтан, подсел ближе:
— Тут не лучше, чем в степи. Приказ большой и дворцовой казны ныне боярин Богдан Хитрово возглавляет. С тех денег, что солдатам положены, треть ворует да с Милославским делится, тот его и покрывает. Боярин князь Юрий Алексеевич Долгоруков грызётся с ними, да стар он нынче стал, всё чаще болеет. Если снять его, то придётся Ромодановского на Солдатский, Рейтарский и Стрелецкий приказы ставить, а Милославский того не хочет.
Менезиус шёпотом выругался:
— Треть денег забирает. То куда ни шло. Я полк царевича Петра возглавляю, так солдаты и половины выделенных денег не получают. Последний раз на провизию из своего жалованья выделил. Такое впечатление, что на Руси все обо всём знают, но никто не стремится зло исправлять.
Пробило два часа ночи. Дамы поднялись и удалились спать. Вместо рейнского принесли глинтвейн и русскую водку. Брюс налил себе почти половину кубка и поднялся:
— Тридцать три года тому назад я встречал первый новый год здесь, на чужбине. Но тогда я мог надеяться на помощь своих сородичей, да и сам надеялся на многое. А теперь нас осталась горстка, а я начинаю спиваться. — Он посмотрел на Гордона. — Если Патрик стал генералом, то я не удосужился и этой чести. Последнее время меня мучают предчувствия, — он запнулся, — если не ради меня, то хотя бы ради тех двух шотландских королей, чья кровь во мне течёт, если я умру, помогите моей жене вырастить сыновей и определите офицерами в мой полк.
Он залпом выпил водку. И все последовали за ним, хотя никто ничего так ему и не пообещал.
Родственник боярина Матвеева, полковник Гамильтон, опьянел первым и был отнесён слугами в спальню Гордона. Остальные, посидев ещё немного, разбудили жён и разошлись по домам.
Андрей Алмазов бродил по Москве, засыпаемой снегом. Сторожа тут же его убирали, сгребая в большие сугробы. По приказу государя к уборке снега были привлечены и солдаты Коломенского полка. В слободах убирали сами жители или дворовые холопы. Сердобольные старушки расчищали снег возле церквей. Как правило, их возглавляли дьяконы или пономари. Но снег всё валил, как будто смеясь над их работой.
Андрей свернул с Ордынки к Москве-реке. Тоска грызла сердце. Он так ничего и не узнал. Смерти вельможных стариков продолжались. Конечно, их время подошло, но не всем же сразу, как по команде. В Пскове скончался Ордын-Нащокин. Андрей послал туда Василия Арбелина узнать, не навещал ли кто-нибудь старика перед смертью, в монастыре, но на подъезде к Пскову на того напали разбойники, и его тело нашли недалеко от дороги с проломанной головой. За Ордын-Нащокиным умерли два шотландских полковника — бароны Брюс и Монтгомери. За ними ушёл дьяк Посольского приказа Воскобойников. А Андрей так и не знал, за что ухватиться. Неожиданно карета остановилась возле Андрея, которую он никогда не спутал бы с другой. Дверь приоткрыл сам митрополит Иоанн Ростовский. Андрей молча влез в карету, и она заскользила по улицам. Митрополит вопрошающе посмотрел на своего гостя. Стряхнув оцепенение, Алмазов поведал преподобному всё, что знал и о чём догадывался, но окончательного решения, кто же стоит за этими смертями, не сложилось ни у того, ни у другого.
— Тебе надоть до времени покинути Москву, — тихо произнёс митрополит, — а то ты последуешь за Арбелиным. — Помолчав, добавил: — Ты когда-нибудь што-нибудь слышал о Синь-горюн-камне?
— Энто о том, што возле Переелавля-Залесского?
Митрополит степенно кивнул:
— В языческие времена возле него складывали дары Яриле у Яриловой горы. Говорят, и кровь жертв в себя ему впитывати пришлось. Когда Божья церковь язычество победила и Яриле перестали нести дары, так камень стал двигатси. Нихто не видел как. Смотрят, стоит на месте, а на другой день придут, а он передвинулся локтей на двадцать — и ни каких следов. Когда по велению патриарха Никона двадцать лет назад из Софийского собора в Новгороде вынесли палицы Перуна, то дьякон Семёновской церкви в Переславле велел тот камень зарыти, штоб и памяти об язычестве бесовском не осталоси. Вырыли яму глубокую и спихнули туды камень, а затем засыпали землёй. А через двенадцать лет он опять заползал по земле. А аки вылез, непонятно, яма та не раскопана. Ести в нём чёрная сила, а некоторые холопы говорят, что сила та — божественная, до сих пор кусочки мяса несут. Решил я на Переславле-Залесском колокольню строить, а тот камень в основу заложить. По моему прошению государю тебе с тремя дюжинами стрельцов в Переславль направят. Ты тот камень под охраной, штоб никакой смуты не было, и доставишь, а мастеровые враз его и уложат. Всё понял?
