На краю лётного поля стояла изба. Комендант аэропорта, толстая Фрося, баюкала в коляске ребёнка.
— Фрося! — Громов высунулся в окно. — Оглохла, что ли?
— Чего?
— Где у нас скрепки лежат?
— На шкафу погляди! — крикнула Фрося.
В небе заурчало. Над лесом летел вертолёт «МК 44-92». Он шёл так низко, что, казалось, цеплял колёсами верхушки деревьев.
— Опять лихачит! — крикнула Фрося мужу-начальнику. — Грохнется когда-нибудь, а тебя под суд.
Громов надел китель, фуражку, посмотрел в зеркало и нахмурился. Проверил в зеркале свой грозный вид и вышел из диспетчерской на поле, стараясь в дороге не растерять найденное выражение.
К Фросе подъехала на велосипеде почтальонша Зинаида.
— Фрось, кто у вас на «МК 44-92» летает? — спросила Зинаида.
— А вон… этот, новенький.
Лётчик тем временем посадил вертолёт и шёл по полю.
— Журавлёв! — строго окликнул его Громов.
Лётчик подошёл. Вытянулся перед начальством.
— Вы почему опять летаете на критической высоте?
— Я больше не буду, — сразу же сдался лётчик.
— Буду, не буду… Вот что, Журавлёв! Здесь у нас не детский сад. В следующий раз лишитесь первого талона. Ясно?
— Ясно. Разрешите идти?
— Идите.
Лётчик чётко, по-военному зашагал по полю.
— Постойте… — остановил Громов.
Лётчик повернулся на сто восемьдесят градусов и чётко, по-военному зашагал в обратном направлении, к Громову.
— Все хочу спросить, да забываю. Что это на вас столько железа навешано?
— Где железо? — не понял лётчик.
— Вот это, например, для чего? — Громов указал на цепочку, ведущую в карман.
— Компас. — Он достал компас.
— Так в самолёте же есть.
— На всякий случай, — неопределённо объяснил Журавлёв.
— А на шее чего? Пропеллер?
— Камешек. Куриный бог.
Лётчик достал и показал камешек. Камешек был маленький и с дыркой.
— А камень для чего?
— Это… — Лётчик покраснел. — Это талисман… На счастье…
Не таких орлов хотел бы иметь Громов у себя на службе. Но служба — не жена. Выбирать не приходится. Кого пришлют, тем и командуешь.
— Ладно, идите, — разрешил Громов.
Лётчик зашагал по полю.
— Молодой человек! — позвала почтальонша Зинаида.
Лётчик не обернулся.
— Мужчина! — поправила себя Зинаида.
— Вы мне?
— Вам, а кому же ещё… — сказала Фрося. — Тебе тут письмо заказное пришло. Распишись…
На городской площади лётчик сел в рейсовый автобус.
— Простите, — спросил он у кондукторши. — До Бересневки далеко?
— Да не… До Лещевки — сто… А там пешком километров семь…
Лётчик достал из кармана повестку из милиции и стал её изучать. Повестка была странноватая. Рядом со словом «товарищ» была зачёркнута чья-то фамилия, а сверху написано «Лётчик МК 44-92». В разделе «явиться» адрес был зачеркнут, а сверху написано: «Деревня Бересневка, Сукино болото».
Лётчик пожал плечами, спрятал повестку и достал из планшетки карту.
В мире творились самые невероятные события: дефицит торгового баланса Мексики в первом полугодии 1978 года составил 693 миллиона долларов; израильские агрессоры угнали и уничтожили японский пассажирский самолёт «Боинг-707»; Министерство связи СССР выпустило в обращение почтовый блок, посвящённый 500-летию со дня рождения выдающегося итальянского художника Джорджоне. А Танька Канарейкина собиралась на свидание.
Она вышла из дому в галошах на босу ногу, в байковом халате и в платке, повязанном по самые брови, как у бабки Маланьи. Позади шла Вероника и несла узелок.
Прошли по деревне, как две странницы.
Вышли к оврагу, и тут случился лёгкий маскарад: Танька сбросила халат, галоши, платок и оказалась в полном боевом снаряжении: юбка-миди и кофточка-лапша. Развязала узелок, достала босоножки-платформы. Переобулась. Вероника сложила и связала в узелок все ненужные одёжки.
— Значит, так: ты ему «здрасте», он тебе «здрасте», — напомнила Вероника. — Ты говоришь: «Хотите, я вам спою?» Он говорит: «Хочу». Ты споешь, он влюбится…
— А вдруг не влюбится?
— Обязательно влюбится. Вон я на ёлке спела, так в меня сразу трое влюбились. Ты споёшь, он скажет: «Давайте с вами дружить».
— Знаешь что, — попросила Танька сестру. — Ты в кустах спрячься. А если он полезет целоваться, выйди и скажи: «Таня, тебя папа зовёт».
