Мишка отделился от своего мотоцикла, подошёл к соседке.
— Садись, — предложил Мишка. — Подвезу до дому.
— О нет! — категорически отказалась старуха. — Я этой технике не доверяю.
— А я тебе подарок приготовил. — Мишка протянул подарок. — Померь.
— Чего это? — не поняла Маланья.
— Куртка. Водонепроницаемая.
Мишка накинул на плечи Маланьи куртку. Она была лёгкая, на пластмассовой «молнии», простёганная ромбиком.
— Чего это ты? — Маланья просто обомлела от Мишкой щедрости.
— А я подумал: на базаре стоять — то холодно, то дождь… — смущённо оправдывался Мишка.
— А тебе чего? — прямо спросила Маланья.
— А мне ничего не надо, — бескорыстно отказался Мишка.
— Как это «ничего»? — Маланья задумалась. — Вот! Я тебе открытку дам! Японскую! Вот так держишь: в платье. — Маланья показала ладонь. — А так, она чуть повернула ладонь, — одна срамота.
— Не надо, — отказался Мишка.
— Бери, бери, — расщедрилась Маланья. — Мне-то она зачем?
Маланья собралась было идти, но Мишка задержал её:
— Баба Маланья, у меня к тебе просьба…
— Ну.
— Если тебя спросят: когда ты шла к автобусу, Мишку видела? Говори: не видела. Трактор стоял, а его не было.
— А разве ж я тебя видела? — удивилась Маланья.
— А то нет? — удивился Мишка. — Ты ещё спросила: который час, я сказал — три…
— Не помню, — созналась Маланья. — От старость — не радость. А за куртку спасибо.
Маланья повернулась и пошла.
Мишка провожал глазами свою куртку на Маланьиной спине.
— А рукава-то длинные! — крикнул Мишка.
— Это я подошью, — успокоила Маланья.
Танька сидела за швейной машинкой и строчила платье-макси из двух белых скатертей. Перед ней в обрезках лежал журнал мод. В нем была изображена японка в белом платье а-ля рюс с белыми кружевами.
Танька оглядела дело рук своих, потом подошла к кровати, присела на корточки и отодрала кружевной подзор, тяжёлый не то от пыли, не то от собственного веса. Вернулась к машинке, стала приспосабливать кружева к белому льну. В это время вошла Вероника и сообщила:
— Тань! Тебя Мишка зовёт!
Танька вышла из дома.
В небе стояла полная белая луна. А посреди двора возвышался Мишка Синицын в ватнике и с рюкзаком. Как новобранец.
— На! Пластинки ваши. Три штуки. И клещи деду Егору отдашь. Я у него брал.
Танька взяла пластинки и клещи.
— А я, значит, поехал. Пока.
— Куда это ты поехал? — удивилась Танька.
— На Землю Франца-Иосифа!
— Чего?
— На заработки. Машину куплю. Новый дом поставлю.
— А я? — тихо спросила Танька.
— Выходи за лётчика. За Валерия Ивановича.
Танька молчала.
Мишка посмотрел в её приподнятое лицо. Отвернулся. Сказал небрежно:
— Некогда мне глупостями заниматься. Мне надо деньги зарабатывать.
— Мишка… Все-таки какой же ты… — тихо, как бы дивясь своему открытию, проговорила Танька.
— Ну, какой, какой?
— Голый материалист!
— Не голый, а диалектический. Дура.
Он пошёл прочь по знакомой тропинке. А Танька осталась стоять на крыльце. И ничего не поменялось в мире. Ничего не сдвинулось. И равнодушная природа продолжала красою вечною сиять.
— А где щётка? — спросил сержант Ефимов.
Рядовой милиционер заметался в поисках и очень скоро нашёл щётку на подоконнике.
— Вот она.
— Ведь как удобно, когда вещь лежит на своём месте. Каждый подошёл, почистил сапоги, положил обратно. Другой подошёл, почистил, положил обратно. Никто времени не теряет.
В отделение милиции вошёл Мишка.
— Вот! — Мишка положил на стол бумагу.
Ефимов сел за стол, прочитал:
— "Я, Михаил Синицын, официально заявляю, что устроил преднамеренную аварию вертолёта путём забивания овощами выхлопной трубы ввиду несознательной ревности и пережитков. При выборе меры наказания прошу учесть моё добровольное признание, а также характеристики".
— Значит, официально заявляешь? — Ефимов пронзительно посмотрел на Мишку.
— Официально, — не сморгнул Мишка.
— А вот лётчик Журавлёв официально заявил, что авария произошла по его вине: не учёл при взлёте направления ветра. Кому верить?
— Ему! — сказал Мишка.
— А почему не тебе?
— Он старше. Ну, я пошёл. Пока!
Мишка заторопился к двери.
— Постой! — велел Ефимов. — Поди-ка сюда…
Мишка приблизился.
— Чего? — беспечно спросил он.
— А зачем ты все это написал?
