– Чувствую, повышается, – сказал он спокойно. Гипертоник со стажем, он принимал таблетки, но иногда этого бывало недостаточно, и Вера делала ему магнезию, помогавшую как нельзя лучше.
Когда первый гость набрался смелости встать, остальные потянулись вслед за ним. Вера, хрупкая и изящная в черном платье, стояла в дверях, принимая последние соболезнования. «Как это ужасно…», «в расцвете лет…», «смерть забирает лучших…», «не спасли…», – слушала она, чувствуя, как от этих и еще менее тактичных замечаний начинает ломить виски.
Скорбно улыбаясь, Вера говорила, что у мужа давно было высокое давление, но он наблюдался у терапевта, и обширный инфаркт стал полной неожиданностью.
На уверения в вечной дружбе и полной готовности помогать вдове она не отвечала ничего, прекрасно понимая цену всем этим обещаниям, только старалась не слишком явно отшатываться, когда чужие люди обнимали ее и целовали.
Изысканные ароматы дам, перемешавшись, наполнили дом запахом дешевых женщин, и Вера с нетерпением ждала, когда все уйдут и можно будет проветрить.
Увидев, что один из друзей мужа явно перебрал и собирается плакать, она поймала взгляд его жены и нахмурилась. Та, умница, быстро увела своего благоверного.
Простившись со всеми, Вера подумала, что будет завтра, когда она придет вступать во владение бизнесом, как исказятся эти скорбно-сочувствующие лица, и ничего больше она не увидит, кроме раздражения и злобы.
Накинув куртку поверх траурного платья, она пошла к озеру, чувствуя, как проваливаются в грунт тонкие высокие каблуки.
Села на иву, привычно погладила теплую кору и закурила.
Через несколько минут подошла Наташа, бледная, заплаканная, и Вера подумала, что от горя, настоящего или напускного, черты ее лица стали совсем размытыми.
– Посиди, – сказала она, чуть подвигаясь, – подождем, пока прислуга все уберет, и пойдем ложиться. Завтра трудный день. Я поеду принимать бизнес, и тебе тоже предстоит войти в курс дела. В декрет надо уйти с хорошей должности.
Наташа пожала плечами.
– Будет непросто, – продолжала Вера, – и я рассчитываю на тебя.
Наташа кивнула, задумчиво глядя на еле виднеющийся в сумерках противоположный берег и на жемчужную гладь озера, по которой бликами рассыпался розовый закат.
– Как красиво, – медленно произнесла она, – и как все меняется. При нашей первой встрече озеро было совсем другим.
– Какое небо, такая и вода, – пожала плечами Вера, – отражается же.
– Все-таки странно, – сказала Наташа тихо, – ты узнаешь о ребенке, и через неделю Аркадий умирает от инфаркта.
Вера усмехнулась:
– С его сосудами и образом жизни странно, что этого не случилось раньше. Ты думаешь, проживи он на полгода дольше, все это было бы твоим?
Наташа вскинулась, но промолчала.
– Так часто бывает в жизни, – продолжала Вера, – все рушится в последний момент. Тебе не хватило полгода, чтобы стать богатой вдовой, а мне – одного часа стать счастливой матерью. Если бы меня прокесарили хоть на сорок минут раньше… Но что толку досадовать теперь, надо жить с тем, что удалось сохранить.
– Он звонил мне в день смерти. Позвонил и молчал…
– Ну это уж я не знаю, дорогая. Это ваши с ним дела. Может быть, набрал, но я оказалась поблизости, и он не стал говорить, а может еще что, теперь не узнать. Тебе сейчас надо думать только о ребенке, согласна?
– Согласна.
– Ну вот видишь… Ты умная женщина, и мы поладим. Сейчас осмотришься, обживешься немножко, а через недельку пригласим юриста и составим соглашение. Не потому, что я тебе не доверяю, просто нам обеим лучше четко знать свои границы. Не волнуйся, малыша я не оставлю и тебя не обижу.
Увидев слезы на глазах Наташи, Вера подала ей платок.
– Все, успокойся. В конце концов, безутешная вдова все же я, а не ты.
Вытерев глаза и совершенно по-детски протяжно шмыгнув носом, Наташа, сутулясь, пошла в дом.
Вера смотрела ей вслед. Что ж, ребенок в твоей утробе завязался с помощью моего мужа, значит, я, как жена, тоже имею на него право.
Жизнь непредсказуема, и это, пожалуй, единственное, что можно о ней сказать точно.
Вера еще немного посидела, наблюдая, как гаснет закат и небо затягивает молоком белой ночи. Где-то вдалеке послышался стук железнодорожных колес, пробуждая воспоминания об авантюрной молодости и горечь от того, что все это давно миновало.
