— Сахарный… — предположил Дерябин.
— Нет, — сказал Лютатовский.
— Зи голден санд! Золотой песок! — предположил Мешков.
— Ничего подобного! — ответил Лютатовский. — В мешке у него были копейки! Одни копейки. Четыреста пятьдесят штук копеек! Представляете, что началось в очереди?.. Одна Кузовлева только молча ждала, когда кассирша пересчитывала четыреста пятьдесят копеек, а очередь просто вся изругалась на этого Завитая!..
— Нет, чтоб уступить место лэди, — сказал Мешков. — Марфа Джентльмен.
— Я бы уступил, — сказал Дерябин.
— Он за свои штучки отца родного не пожалеет! — добавил Тулькин.
— Не пожалеет?.. — возмутился Дерябин. — Уже не пожалел! Фокусник несчастный!
Все возмущенно загудели:
— Штучкин-Мучкин!
— Капитан Копейкин! — сказал Сутулов.
«Эх, вы! — крикнул я, неожиданно выскакивая из темноты на свет. — Да разве это был фокус или штучка? Да вы знаете, почему я с этими копейками впереди Кузовлевой встал? Да я разве для того, чтоб её задержать, в очереди встал? Да я перед Кузовлевой встал со своим мешком, чтоб подольше возле неё постоять, пока кассирша мои несчастные копейки пересчитает. Да я бы ради Кузовлевой готов был мешок с целым миллионом копеек к кассирше притащить. Пусть бы она считала, а я бы всё стоял возле Кузовлевой, а очередь бы ругалась, а кассирша бы всё считала… а я бы всё стоял… а Кузовлева бы всё смотрела на меня спокойно и серьёзно, как тогда, а я бы всё стоял… А ты, Лютатовский, жалкий сплетник, гнусная скрытая камера…»
И все замолчали, как один… замолчали бы… если бы я вышел и сказал бы так… но я не вышел… я продолжал таиться в кустах. Я подумал, что если я так скажу, то они опять не поверят, что я — это я, они опять подумают, что так говорить может только Саша, а что я сижу там с Таней и смотрю телевизор, и когда я… то есть не я, а Саша выйдет из дома с Таней, то они, конечно, набросятся главным образом на него и своротят ему нос направо. На меня тоже, конечно, набросятся, но не главным образом, а разве Саша может от них отбиться, как это смогу сделать я? Да никогда в жизни!
Поэтому я продолжал сидеть в кустах, сжимая в кармане своё секретное оружие, и, скрипя зубами, молча наблюдал, как будут события развиваться дальше. Мне вдруг почему-то не захотелось, чтобы Саше сворачивали нос, всё-таки ему его нос ведь будут из-за меня сворачивать, а не из-за него…
— Ну что, будет после этого сидеть Кузовлева с Лёшкой? — спросил Лютатовский.
— Не будет! — согласился Сутулов.
— Не будет! — сказали Мешков и Тулькин.
— Не будет, — подтвердил Дерябин.
— Не будет! Не будет! — зашумели прихвостни.
— Вызываем? — спросил Сутулов.
— Вызываем! — сказали Мешков и Тулькин.
— Вызываем! — подтвердил Дерябин.
И они вчетвером подбежали к нашей даче и рывком открыли дверь. На траву упал параллелепипед света.
— Выходи, Леший! — крикнул Сутулов, грозя кулаком одной руки, а другой поглаживая свою фальшивую бороду.
— Эй ты, брат авантюриста! — крикнул Мешков. — Адвентчерс бразер! Герр аут! Выходи!
— Выходи! — сказал Тулькин. — Есть дело… Уголовное!..
— Выходи, выходи, — пискнул Дерябин, — брат капитана Копейкина!
Сутулов всё продолжал засучивать рукава.
Я сунул руку в карман, развязал на ощупь пластмассовый кулёк и, протолкнув в него руку, сжал лежавшую в кульке мокрую губку, пропитанную «жёлтой лихорадкой».
«Разделяй, Завитайкин, и властвуй!» — сказал я сам себе, и вышел на свет, и направился твердым шагом прямо по направлению к Сутулову.
