— Ничего, — весело сказала я.
Встала, наклонив голову, чтобы волосы заслонили мое лицо, взяла тарелку и подошла к раковине, чтобы сполоснуть ее и положить в посудомойку.
Тарелка выскользнула из моих мыльных рук и разбилась на нержавеющей стали. Боковым зрением я увидела, как Даниэль и мама переглянулись. Я была золотой рыбкой в аквариуме, и у меня не было керамического замка, чтобы в нем спрятаться.
— Ты в порядке? — спросил меня Даниэль.
— Да. Она просто выскользнула.
Я подобрала из раковины осколки, выбросила в мусорку и извинилась, сказав, что мне нужно сделать домашнюю работу.
Возвращаясь по коридору в свою комнату, я бросила взгляд на бабушкин портрет. Ее глаза тоже смотрели на меня; она следила за мной взглядом. За мной наблюдали. Везде.
То же самое жутковатое, настораживающее чувство сопровождало меня в школу на следующий день. Я просто не могла от него избавиться. Подъехав к школьной парковке, Даниэль сказал:
— Знаешь, тебе стоит подумать о том, чтобы бывать на солнышке.
Я бросила на него взгляд.
— Серьезно?
— Просто ты кажешься слегка изможденной.
— Верно подмечено, — сухо проговорила я. — Мы опоздаем, если ты не найдешь местечка.
Музыка Рахманинова негромко звучала из динамиков, вовсе не успокаивая сумятицу в моей голове.
Очевидно, и сумятицу в голове Даниэля тоже.
— Мне не на шутку хочется начать игру в бамперные машинки,[25] — сквозь сжатые зубы проговорил он.
Хотя мы рано выехали из дома, на дорогу до школы ушло сорок минут, и длиннющая очередь роскошных машин уже ожидала въезда на парковку.
Мы наблюдали, как две из них соперничали за одно и то же место, приблизившись к нему с разных сторон; одна из ожидающих машин, черный «Мерседес»-седан, с визгом покрышек подлетела к нужному месту, подрезав другую машину, голубой «Фокус». Водитель «Фокуса» прогудел одну длинную, резкую ноту.
— Сумасшествие, — сказал Даниэль.
Я кивнула, наблюдая, как водитель «Мерседеса» вышла из машины вместе со своим пассажиром. Я узнала безукоризненную гриву светлых волос еще до того, как увидела лицо. Анна, само собой. Потом я узнала кислое выражение лица ее вездесущего компаньона, Эйдена, вылезшего с переднего пассажирского сиденья.
Когда мы в конце концов нашли место, Даниэль улыбнулся мне. Потом мы вылезли из машины.
— Просто пошли мне СМС, если я понадоблюсь, хорошо? Предложение ланча по-прежнему в силе.
— Со мной все будет в порядке.
Дверь класса все еще была открыта, когда я пришла на продвинутый английский, но большинство мест уже были заняты. Я села на один из свободных стульев во втором ряду и не обратила внимания на смешки пары учеников, запомнившихся мне с урока математики. Учительница, мисс Лейб, что-то писала на доске, а дописав, улыбнулась классу.
— Доброе утро, ребята. Кто может сказать, что означает это слово?
Она показала на доску с написанным там словом «гамартия».[26] Я почувствовала себя увереннее — это я уже проходила. Очко в пользу бесплатного школьного образования Лорелтона. Я быстро оглядела класс. Никто не поднял руки. Ох, да какого черта! Я подняла руку.
— А, новенькая.
Мне до зарезу требовалась школьная форма. Улыбка мисс Лейб была искренней. Учительница прислонилась к своему столу.
— Как вас зовут?
— Мара Дайер.
— Рада познакомиться с вами, Мара. Начинайте.
— Фатальный изъян! — выкрикнул кто-то.
С британским акцентом. Я повернулась на стуле. Я бы сразу узнала мальчика, которого видела вчера, даже если бы он не был таким же помятым, как прежде, с распахнутым воротником, свободно повязанным галстуком и закатанными рукавами рубашки. Он все еще был красивым, все еще улыбался. Я сощурилась, глядя на него.
Учительница тоже сощурилась.
— Спасибо, Ной, но я вызвала Мару. И «фатальный изъян» в любом случае не самое точное определение. Хочешь попытаться, Мара?
Я попыталась, тем более что знала теперь — мальчик-британец тот самый печально знаменитый Ной Шоу.
— Это означает ошибку или заблуждение, — сказала я. — Иногда называемые трагическим изъяном.
Мисс Лейб кивнула, словно поздравляя меня.
— Очень хорошо. Я рискну и предположу, что в вашей школе вы читали три фиванские пьесы?
