Пока же она вырулила обратно на деревенскую улицу, вернулась к коттеджу и принялась разгружаться. Передвинув белье Марка на угол полки, она сложила рядом свое. Спальный мешок уложила поверх его, решив, что так будет мягче. На кухонном подоконнике в банке из-под варенья она обнаружила красную зубную щетку и наполовину выдавленный тюбик зубной пасты. Рядом легли ее желтая щетка и паста. Под кухонной раковиной висело на веревке его полотенце. Теперь рядом с ним появилось еще одно. Затем она проверила содержимое кладовки и составила список самого необходимого. Лучше купить все в Кембридже: если она пойдет за покупками здесь, то только привлечет к себе внимание. Что же делать с рагу и бутылкой молока? Она не могла оставить все это в кухне, ибо тогда из коттеджа никогда не выветрится запах гнили, однако колебалась, можно ли взять и выбросить. Она задумалась, нельзя ли все сфотографировать, и решила, что нельзя: осязаемые вещи — гораздо более надежные улики. В конце концов она вынесла злополучные предметы в сарай и завернула их там в старый мешок.
Настало время подумать о пистолете. Он слишком тяжел, чтобы носить его с собой, однако ей очень не хотелось расставаться с ним, даже временно. Несмотря на то что задняя дверь коттеджа запиралась на замок и мисс Маркленд оставила ей ключи, злоумышленнику не составило бы никакого труда вломиться через окно. Она решила, что наилучшим решением будет спрятать патроны среди нижнего белья в шкафу, а сам пистолет — отдельно, в коттедже или где-либо поблизости. Она долго решала, какое место будет самым лучшим, пока не вспомнила про толстые изогнутые сучья старого кустарника рядом с колодцем. Встав на цыпочки, она дотянулась до укромной развилки между ветвями и пристроила там пистолет, так и не вынув его из кобуры.
Теперь она могла ехать в Кембридж. Она взглянула на часы: половина одиннадцатого. Можно добраться к одиннадцати часам, и в ее распоряжении останется два часа до обеденного перерыва. Она решила перво-наперво наведаться туда, где можно ознакомиться с газетными отчетами о расследовании, затем посетить полицию, а напоследок заняться поисками Хьюго и Софии Тиллинг.
Отъезжая от коттеджа, она испытывала чувство, родственное сожалению, будто оставляет позади родной дом. Очень любопытное место, подумала она, ему присуща своя атмосфера, и оно демонстрирует миру два непохожих одно на другое лица, подобные разным граням человеческой личности: северная сторона, с заросшим терновником окнами, лезущими отовсюду сорняками и отпугивающей изгородью из бирючины — прекрасная сцена для самой ужасной трагедии; задняя же часть, где жил и трудился Марк, где он облагораживал сад, подвязывал остающиеся цветы, пропалывал дорожку и распахивал окна, чтобы пустить в них солнечный свет, напоминала храм мира и покоя. Только что, сидя у дверей, она чувствовала — здесь ничего дурного с ней не случится. В таком настроении она могла бы уснуть, не боясь ночной темноты. Быть может, именно эта атмосфера целительного покоя и привлекла Марка Келлендера? Почувствовал ли он это еще перед тем, как поступить на службу, или каким-то загадочным образом его присутствие здесь стало причиной счастливого перерождения этого места, хотя его самого ждал ужасный конец? Майор Маркленд прав: Марк наверняка приглядел коттедж, прежде чем наняться здесь работать. Что же его соблазнило — коттедж или работа? Почему Марклендам не хотелось появляться в коттедже — до такой степени, что их нога так и не ступала сюда даже для того, чтобы навести здесь порядок после его смерти? И почему мисс Маркленд шпионила за ним — ведь ее пристальное наблюдение иначе, как шпионством, не назовешь? Для чего она поведала ей историю о погибшем возлюбленном — пыталась оправдать любопытство к коттеджу, свой маниакальный интерес к тому, чем занимается новый садовник? И как насчет правдивости этой истории? Это стареющее тело, сохранившее недюжинный остаток сил, это лошадиное лицо с постоянным выражением острого недовольства — неужели и она была когда-то молодой, неужели проводила со своим возлюбленным долгие теплые летние вечера в постели, которую потом занял Марк? Как это далеко, как смешно, да что там — просто невозможно!
