Неподдающийся - страница 144

Любил его за открытость души, которой он никогда не кривил!

Любил за его творчество, ибо Николай Жуков писал не только красками, но главным образом своим огромным сердцем.

И в этом сердце художника — имевшем форму палитры — расположились широко все цвета, существующие в доброте и благородстве.

А какой это был муж и отец!

В моей архивной, где покоится все, что сделано за долгие годы литературного труда: десятки папок с моими — порой не сбывшимися — надеждами. Все это размещено под тремя висящими там великолепными работами Николая Жукова.

И от яркости этих картин в архивной становится светлее, потому что от них исходит неповторимое сердечное тепло моего друга, частицы его души, вселяющие в меня веру, любовь и надежду на будущее…

Когда, почти после полувекового перерыва, я приехал в Швейцарию, решил пройтись по местам своего детства в Лозанне. Зашел в писчебумажный магазин Пайо и попросил провести меня к директору.

Человек средних лет спросил: чем он может быть полезен?

— Пятьдесят лет тому назад я учился в Эколь Нувэль и приобретал нужное мне в вашем магазине. Тогда директором был почтенный господин…

— Это мой дед.

— Он ко мне тепло относился и всегда делал скидку.

— Чем могу служить вам я?

— Хочу выбрать полдюжины хороших мягких карандашей.

— Как вы сказали, месье: «выбрать»?

— Да. Я — писатель и работаю карандашом.

— А надолго ли месье у нас?

— Нет. Уезжаю через неделю.

— Тогда — ничего не получится! Вам не хватит времени.

— Почему?

— Потому что у нас больше шестидесяти тысяч карандашей различных марок и стран.

Я показал швейцарской писательнице Коринне Биль, когда она была у меня в гостях в Москве, басню Сергея Михалкова «Заяц во хмелю», присланную мне Сергеем на фронт с трогательной надписью: «Маршалу советской драматургии, солдату Иосифу Пруту — с братской любовью».

С той поры Коринна прозвала меня «генералом» и под этим «титулом» вывела в своих книгах о поездках в СССР.

Этот «чин» прилип ко мне настолько крепко, что и по сей день мои швейцарские друзья и люди из Швейцарии, Франции и даже Англии, мало мне знакомые, обращаются ко мне, употребляя такой титул.

Я действительно был приравнен к этому званию в последние годы войны Гражданской…

Ну вот, пожалуй, — хватит!

Однажды под одной статейкой я хотел подписаться: «Иосиф Прут, между прочим — драматург».

Но жена Лена сказала:

— Нет! Ты драматург не «между прочим»!