О наш язык! О наш народ!..
Есть, конечно, за что крепко не любить экс-президента СССР. Но ни в ком из "левых" и "правых" я не встречал такой лютой, просто запредельной ненависти к М. Горбачеву, какая живет в душе одной псковички, космически далекой от всех политпроблем. Некогда я знал ее, что называется, озорной девчонкой из пригородного села. Ныне она, как и в советские времена, занимается снабжением, во всех отношениях весомая личность в местном обществе. И главное, после многих перипетий личной жизни, поставив на ноги детей и обзаведясь внучатами, она, вполне еще привлекательная "гранд-дама", наконец-то обрела шанс устроить свою женскую судьбу (вспомним: "ягодка опять"). Ее избранник - человек солидный, тоже из местной административно-промышленной элиты и тоже еще "в соку" мужчина. И положителен донельзя, не курит, почти не пьет (ну, стаканчик-другой за ужином - это не считается). Но... моя стариннейшая знакомая-односельчанка поведала мне самое сокровенное - и самое страшное, что грозит ее личному счастью. Рыцарь сей и любит ее, и нежен с нею, однако... как бы это выразиться поцеломудреннее... словом, в миг начала самых конкретных интимных ласк он всегда произносит одно и то же:
"Ну, процесс пошел!"
И каждый раз, в каждой любовной встрече не может он обойтись (помимо воли своей) без этих слов, втемяшенных в него недавним партийным прошлым. Эта фраза, даже нежнейшими словами окруженная, напрочь убивает в моей землячке все радостно-чувственные эмоции. "Как скажет он свое "процесс пошел", я прям-таки вся деревенею. Вот ведь гад, Мишка этот меченый, все мозги до нутра прогрыз мужику моему!.."
Райцентр, поселковая библиотека,встреча с молодыми пишущими ребятами. И в ответ на один из их вопросов вот что мне пришлось им рассказать...
Один из последних дней осеннего противостояния в Москве 1993 года. Дом Советов, "Белый дом", - уже в осаде. У зоопарка только что произошло столкновение народа со "стражами демократии", назревает новое. Вопли, визги, рев, вой сирен, кровища, осатанение, мат невообразимый со всех сторон. В подземный переход, гремя щитами, вбегают спецназовцы, а через минуту туда же врывается людской поток с красными и имперскими флагами. И уже который день - холодина, снег с дождем, грязь, пронизывающий ветер. Безумие во всем!
А в углу подземного перехода у стены стоял мальчик - и на флейте выводил свиридовскую "Метель". Лицо его было светлым и нежным (по правде, я не уверен, что то был мальчик, а не девочка). в вязаной шапочке с помпоном, в вязаных же рейтузах, перебирая хрупкими пальцами по клапанам своей дудочки, юный музыкант извлекал из нее сказочно-дивные звуки. Посреди озверения, крови и грязи словно бы волшебный цветок вырастал: лилась мелодия русской красоты и любви, серебряно-чистая, певучая ворожба природной - пушкинской! - гармонии.
Но никого не остановил этот мальчик.
И все-таки он - играл...
Юные литераторы из псковской глубинки спросили меня: в чем сегодня смысл искусства? И есть ли он вообще? Вот я и рассказал им об этом мальчике...
Изгнанник, взявший себе сладкозвучно-сказочное имя - Сирин (а потом уже перешедший на англоязычную прозу и подписывавший ее фамилией Набоков), на чужбине начал некогда песнопение реке своего детства так:
Каждый помнит какую-то русскую реку...
Да, у каждого - своя Река. У меня - Великая!
Она вовсе не великая. Просто "великая" значит "большая" в славянской речи; она, Великая, и впрямь самая широкая из всех рек, речек и речушек моего края. В нижнем течении, от Пскова, слившийся с водами Псковы-Плесковы, прямой и светлый ее поток уходит к Озеру, смыкаясь с ним, как меч со щитом... Она и на восходе жизни была для меня величавой водной стихией, и в последний мой час вспомнится мне не просто речкой, а - Рекой, прообразом любых великих рек, на которых я побывал, - от Волги до Ганга.
Река моей Земли. Река-преданье, река-сказанье... Сейчас я живу на ее берегу в среднем течении, далеко от города. Здесь по ней не ходят ни пароходы, ни даже моторки, хотя и глубина, и ширь здесь у нее достаточны. Там, впереди, на излучине, у села, где когда-то родилась будущая княгиня Ольга, - пороги, небольшие гранитные утесы, закрывающие путь любым судам. Лишь малые лодки, чаще всего плоскодонки, скользят по чистой глади. И отражает она берега, и века, и людей - такая прозрачная, что глянешь в нее и замрешь, пораженный: твое лицо не на поверхности, а на самом дне, на глубине, и рыбешки шныряют сквозь тебя, и водоросли вьются в волосах...
