Ярг задержал его у шлюза, помог надеть кислородный прибор, даже воткнул в рот мундштук.
— Ничего не известно?
— Нет, Ярг. Ничего. Ничего!
Он не понимал, с кем спускается в лифте вниз. Незаглушенные двигатели машины ревели. Ветер усиливался, и волны песка, накатываясь, скрипели о поверхность корпуса, шершавую и неровную. Рохан совсем забыл об этом. Он подошел к корме и, поднявшись на цыпочки, притронутся кончиками пальцев к толстой металлической плите. Панцирь походил на скалу, очень старую, выветрившуюся скалу, ощетинившуюся твердыми бугорками неровностей. Он видел между транспортерами высокую фигуру инженера Ганонга, но даже не пробовал спросить его об этом феномене. Инженер знал столько же сколько он сам. То есть ничего. Ничего.
Рохан возвращался с несколькими людьми, сидя в углу кабины небольшого вездехода. Словно издали он слышал их голоса. Боцман Тернер говорил что-то об отравлении, но его перебили:
— Отравление? Чем? Все фильтры в полном порядке! Резервуары полны кислорода! Запасы воды не тронуты… Еды по горло…
— Видели, как выглядел тот, которого нашли в малой навигационной? — спросил Бланк. — Мой знакомый… Ни за что бы его не узнал, но у него был такой перстень… Ему никто не ответил.
Вернувшись на базу, Рохан пошел прямо к Хорпаху. Тот уже сориентировался в обстановке благодаря телевизионной связи и рапорту группы, вернувшейся раньше с несколькими сотнями снимков. Избавившись от необходимости что-нибудь рассказывать командиру, Рохан почувствовал невольное облегчение.
Астрогатор, встав из-за стола, на котором лежали карты, заваленные фотографиями, внимательно оглядел Рохана. Они были одни в большой навигационной каюте.
— Возьмите себя в руки, Рохан, — сказал Хорпах. — Я понимаю, что вы чувствуете, но прежде всего нам нужно хладнокровие. И спокойствие. Мы должны разобраться в этой сумасшедшей истории.
— Они имели все средства защиты: энергоботы, лазеры, излучатели. Большой антимат стоит рядом с кораблем. У них было все, что есть у нас, — бесцветным голосом сказал Рохан. Внезапно он сел. — Простите.. — пробормотал он.
Астрогатор вынул из стенного шкафчика бутылку коньяка:
— Старое средство иногда бывает полезно. Выпейте-ка, Рохан. Этим когда-то пользовались на полях сражений…
Рохан молча проглотил обжигающую жидкость.
— Я проверил счетчики всех агрегатов мощности, — сказал он таким тоном, будто жаловался. — Их никто не атаковал. Они не сделали ни одного выстрела. Просто, просто…
— Сошли с ума? — спокойно подсказал астрогатор.
— Хотел бы я хоть в этом быть уверен. Но как такое могло случиться?
— Вы видели бортовой журнал?
— Нет. Гаарб забрал его. Он у вас?
— Да. После даты посадки там только четыре записи. Они касаются тех развалин, которые мы видели, и «мушек».
— Не понимаю. Каких мушек?
— Этого я не знаю. Дословно запись звучит так.
Хорпах поднял со стола раскрытую книгу:
— «Никаких признаков жизни на суше. Состав атмосферы…» Тут данные анализов… ага, вот… «В 18.40 второй патруль, возвращающийся из развалин, попал в локальную песчаную бурю со значительной активностью атмосферных разрядов. Радиосвязь поддерживалась несмотря на помехи. Патруль сообщает о большом количестве мушек, заполняющих…»
Астрогатор умолк и отложил книжку.
— А дальше? Почему вы не кончили?
— Это все. Здесь обрывается последняя запись.
— И больше там ничего нет?
— Остальное вы можете увидеть.
Он придвинул к нему открытую книгу. Страница была покрыта каракулями. Рохан всматривался в хаос пересекающихся линий расширенными глазами.
— Тут как будто буква «Б»… — сказал он тихо.
— Да. А здесь «Г». Большое «Г». Словно ребенок писал… Вам не кажется?
Рохан молчал, держа в руке пустой стакан. Он забыл его поставить. Он подумал о своей недавней тщеславной мечте: самому вести «Непобедимый». Теперь он благодарен судьбе, что не должен решать дальнейшую судьбу экспедиции.
— Прошу вызвать руководителей специальных групп. Очнитесь, Рохан.
— Простите. Будет совещание?
— Да. Пусть приходят в библиотеку.
Через четверть часа все собрались в большом квадратном зале, со стенами, покрытыми цветной эмалью. Зловещее сходство помещений «Кондора» и «Непобедимого» угнетало, и Рохан, глядя куда-то в угол, никак не мог отделаться от картин сумасшествия, врезавшихся ему в память.
