– Да какая ж бытовуха, Лёш?..!!
– Бытовуха-бытовуха, Серёг. Хулиганство! Ты, что ли, под это дело национальную неприязнь подведёшь? А погоны не жалко? В Москве этого слушать не хотят, и там разговор короткий – комиссий одну за другой, да с широкими полномочиями. Следствия возобновлять? Пересуживать? Хрен тебе – карать!!! Карать за то, что мы тут, на местах, головы садовые, вместе с местными парторганизациями и администрациями, мудрую национальную политику партии так извратили, что её теперь, верную на все времена, и не узнать вовсе! Так что истинное-то положение вещей хрен, кто когда кому и доложит – кто за кресло трясётся, кто за погоны, кто элементарно за семью, детей – понять людей можно!..
– Так ты, Лёш, нас специально сюда затащил, да? От лишних неприятностей?
– Да, специально. Тем более, что вы вообще святыми оказались – и не догадывались даже, что они вам грозить могут.
– Да уехали б мы к вечеру, и…
– Куда?!! Из Латвии в Латвию? Там, в Ле́пае что – другая хрень?
– опять «по-местному» произнёс Лёха, к чему я уже начал привыкать.
– Или я шальным лейтенантом не был?
– Старшим… Старшим лейтенантом, – машинально поправил я.
– Ах, извините, господин поручик! Ничего, что сижу? – без тени юмора проговорил Лёха, и продолжил, – Прибывает офицер в часть. Молодой, здоровый парень. Формально, по календарю – под выходной прибывает. Он что, в расположение попрётся? Не смеши! Сбросили б вы с Аликом пожитки где-нибудь, «по штату» переоделись, да и намылились бы… В «Юру», скажем. Или в «Каю». Там – вмазали. И не напиток «Байкал» – чё покрепче. А лето, Прибалтика – гормон играет. Баб бы склеили. Вам их вести некуда. А они – местные оказались!.. Вот пруха-то – стало быть, продолжение будет! И рассказывали бы они вам до закрытия, какой у них сегодня весёлый и светлый праздник. И потащили бы вас с собой. Без задней мысли, так – вечер продолжить. А вы бы, как бараны, и попёрлись – вам этот праздник по барабану, вам лишь бы на половое довольствие встать! А в парке ле́пайском, в дюнах – и пива море, и весело… Глядь – и девки ваши уже голяком у берега плещутся. Но это вам казалось, что они – ваши. Тут ещё и город весь. Кто такие, хоть и «по гражданке», вы б не скрывали. Да и скрывали бы – говорите ж по-русски только!.. И не прибыли бы два старших лейтенанта флота в расположение ни в выходной и ни в будни. И вообще бы уже никогда не прибыли – никуда… А то, что вас бы, от греха, ле́пайская комендатура свинтила б, шансов мало. А и свинтила бы – это ж залёт!.. Оно вам надо? Да и уютнее у меня, чем в комендатуре-то. В камере… А? – и Лёха снова подмигнул. Но отнюдь не весело.
– Нет, Лёш, сейчас уже ясно всё… И спасибо тебе. Огромное… Но, положим, раскололи нас. И что, на офицера руку поднимут? На державного, казённого?.. При погонах?
– В прошлом году… На Лиго, кстати. Повесили в этом самом ле́пайском парке плакат. На эстраде-ракушке повесили. «К 64-ёхлетию Великого Октября – 64 трупа оккупантов!». Три дня висел. Почти. Высоко, говорят – снять, мол, сложно.
– И что?
– И ничего.
– Не выполнили, значит?
– Не выполнили. Но счёт открыли. И не футбольный. Очень даже хоккейный счёт получился – семеро. Все – военнослужащие. Вот и в дивизионе том, куда вы путь держите, матрос пропал. Из увольнения не вернулся. Поначалу думали, на бабе завис. Ждали-ждали – нет его. Гарнизон перетрясли – патрули там, розыскные мероприятия… Нету. Решили – до дому подался. Запрос по месту жительства, с родственниками плотно поработали. Не объявлялся… Ну, рано или поздно, объявится – записали в дезертиры, да во всесоюзный розыск подали. А в ноябре, аккурат к этой самой 64-ой годовщине, приходит в дивизион посылка. Бандеролька. На имя начпо. А в ней – лицо его. Матроса этого.
– Как?.. Как лицо?!!
– Ну-у-у… Кожа с лица. На деревянную чушку натянутая. Аккуратно так… На гвоздиках. А он здесь вообще никаким боком – куда призвали, там и служил. И не в комендантском взводе даже – рядовой матрос с рембата дивизиона строящихся и ремонтирующихся кораблей.
Я был ошарашен. Раздавлен просто. Едва верилось… Но смысла Алексею врать не было никакого.