Ну, и что? Вот уже пятый год, как муж — на зоне, а она — живой человек, не бездушный манекен, одиночество для любой женщины — пытка, впору завыть волчицей.
Поколебавшись для вида, сторожиха поднялась и направилась к особняку. Едва не подпрыгивая от нетерпения, Завирюха последовал вслед за ней.
В комнате на первом этаже продолжение разговора не состоялось. Нет, Завирюха не набросился на женщину, как сокол на беззащитную куропатку, не стал срывать с неё одежду, не повалил на кровать. Подобные действия парень считал слабостью, недостойной мужчины. Он демонстративно снял обувь, расстегнул пояс брюк.
Евдокия часто задышала, с жирных щек скатываются капли пота. Нерешительно стащила кофтенку, откинула покрывало и вопросительно поглядела на партнера. Самой раздеваться или он поможет?
Завирюха помог. Не прошло и десяти минут, как голая баба забралась под простынь и закрыла глаза.
У парня — особая «технология секса», неоднократно испытанная. В последний раз он опробовал её на дочери дяди Семена — Дарьюшке. Та осталась довольной. Сначала дать телке понять, что он её хочет, потом осторожненько довести до любовной кондиции, раздуть тлеющий уголек, превратив его в жаркий костер. Уж после — настоящий приступ…
Обстановка — спокойная, торопиться некуда, никто и ничто любовникам не помешает. Евдокия сторожит особняк богатых «новых русских». Хозяева наведываются редко, больше обитают на собственой вилле где-то в Италии или Франции. Приедут в нищую Россию, с месяц поживут, поморщатся и улетают за границу.
Практически Евдокия живет одна. Холодильники забиты продуктами, тепло, сухо и, как говорил муж, мухи не кусают. Скучно, конечно, не без этого. Но и скука перестала донимать женщину с тех пор, как в соседнем особняке появились новые жильцы. В том числе, парень — весельчак, крепкий, красивый, вроде, без комплексов.
Заманивать не пришлось — сам подвалился. Затеял вечернюю беседу, когда вредные старушки-соседки разбрелись по своим норкам. Понимающий, опасается очернить её, дать сладкую пищу сплетням. Не потащил в заросли кустов возле забора, культурно намекнул на желание посетить её комнату.
И вот они вдвоем в пустом особняке.
Евдокия размышляла о неожиданном везении, прикрыв опухшими веками глаза, следила за раздевающимся парнем. Культурный мужичок, с понятием. Не набросился, не повалил, подождал пока «дама» не разденется и не ляжет в постель.
Завирюха деловито стянул штаны. Огорченно вздохнул. Вместо того, чтобы заниматься любовью с образованной красавицей, приходится разминать жирные телеса…
Заскрипела кровать, послышался очередной глубокий вздох женщины. Будто гудок тепловоза перед черным провалом тоннеля. Боевик рассмеялся. Надо же, вздыхает. Будто предстоят не сладостные обьятия, а средневековые пытки с последующим сожжениием на костре инквизиции.
Парень забрался на жирное бабье тело на подобии наездника, оседлавшего рослого скакуна. Приспосабливаясь, поерзал, потискал груди, помял жирный живот. Сладкие вздохи женщины участились, перешли в зверинный вой. Разогревать любовницу не пришлось — она окольцевала медлительного парня руками и ногами, с неженской силой втиснула его в себя…
— И как же звать твоего отца? — умиротворенно промяукала сторожиха, навалившись мягкой грудью на мускулистое тело боевика. — Теперь никто не подслушает… Получил свое — отвечай… Или недоволен? Можно повторить…
Вот это уже ни к чему, поморщился Завирюха. Расплывчатые формы женщины в сочетании с идиотской стыдливостью и откровенными ласками вызвали в нем приступ тошноты.
— Можно и поговорить, — увильнул он от согласия «повторить». — Как батю звать? Неужто сама не догадалась? Вот уйдет на пенсию — выдвину свою кандидатуру. Выберут, точно выберут! Ведь во мне шевелятся президентские гены… Только бы совершить какой-нибудь героический поступок… Какой именно, не подскажешь? С бутылкой под танк броситься или амбразуру закрыть своим телом?
— Амбразуру, — спрятала голову под мышкой парня сторожиха — С бутылками мне муженек надоел, каждый день — пьяный, каждое утро похмеляется. Мужняя баба или холостячка — не поймешь-разберешь… Так что лучше — амбразуру…
