«Дима» – доложил раскрасневшийся гонец. Глядя на розовощекое приглашение, она держала на ладони распевающий телефон и… не отвечала. Бабочка, следуя серебристой спирали звуков, увивалась вокруг нее. Цветок на тонкой ножке кивал головой, приглашая бабочку вернуться.
Запыхавшийся, полыхающий румянцем гонец с нетерпением ждал ответа.
«Это тебе, чтобы не задавался!» – мстительно подумала она, когда телефон умолк и погас.
«А если он больше не позвонит?» – спросил некто испуганный.
«Никуда он не денется!» – деловито объявила она. Теперь она сама имеет законное основание ему перезвонить и небрежно спросить: «Ты, кажется, звонил? Ну, и что ты хотел?» То есть, на вызов ответить вызовом.
Трубку на ночь она выключала, а потому решила подождать, на тот случай, если он повторно наберется храбрости. Он перезвонил через полчаса.
– Алло… – равнодушно ответила она.
– Наташенька, это я, здравствуй… – глухо заторопился он. – Я тебе звонил…
– Разве? А я уже и не ждала!
– Наташенька, прости меня, пожалуйста, мне без тебя очень плохо! – произнес он страдальчески.
– Если бы тебе было плохо, ты бы позвонил раньше! А так выходит, что до сего дня тебе было хорошо! – не удержалась она от язвительности.
– Нет, мне и раньше было плохо, и сейчас плохо, – с угрюмым упрямством подтвердил он.
Отсчитав до десяти (необходимая пауза, чтобы придать вес ее следующим словам), она сказала:
– Хорошо. Встретимся – поговорим.
– Можно, я сейчас все объясню? – заторопился он.
– Что ты объяснишь? – раздраженно спросила она.
– Почему я это сделал…
– Что именно?
– Ну, этот дурацкий брудершафт…
– Интересно! И почему? – на самом деле заинтересовалась она.
– Ты весь вечер не обращала на меня внимания, и я по глупости решил тебя… ну, как это сказать…
– Ну!
– Ну… вроде как… позлить тебя! Извини…
– Ну, позлил?
– Извини…
Вот он, пресловутый момент истины: итак, дорожит ли она им и нужен ли он ей? Ну? Ну?! Ну, что же ты?! Отвечай!
Помолчав, она сухо ответила:
– Хорошо, встретимся – поговорим.
– Наташенька, нет сил ждать! Можно я приеду сейчас? – заторопился он, уловив надежду на благополучный исход.
– Боюсь, ты уже опоздал, – равнодушно ответила она.
– Что значит – опоздал? – растерялся он.
– Я сейчас далеко и не одна, – ступила она на самый край, с замиранием чувствуя, как от ее темных, словно воды Чусовой намеков вибрирует натянутый эфир.
– Что значит – не одна? – замерев на пару секунд, спросил он хриплым голосом. – У тебя что… кто-то есть?
– Да, есть, – натягивая леску до периферийной крайности, сказала она. Ощущая жаркий, мстительный восторг, наслаждаясь предсмертным воплем телепортированной тишины, она не без сожаления призналась: – Отец и мать. Я в Первоуральске…
– Наташа, – помолчав, прохрипел он, – разве можно так шутить…
– Я не шучу, это ты у нас шутишь…
– Ты когда обратно? – успокаиваясь, спросил он.
– Пока точно не знаю.
– Ты мне разрешишь тебя встретить?
– Разрешу.
– Я могу тебе звонить?
– Можешь. Только не так поздно. У нас здесь почти час ночи.
– Извини, пожалуйста, извини! Ты на меня очень сердишься?
– Да, сержусь.
– Прости меня, а? Прости, пожалуйста, дурака! Ты даже не представляешь, как я тебя люблю! Наташенька, ну, скажи, что не сердишься, ну, скажи! Ну, пожалуйста!! – рвалось из трубки его страдание.
– Хорошо, хорошо, успокойся, не сержусь! – испугалась она истерических ноток в его голосе. Не хватало еще, чтобы он расплакался!
– Хочешь, я к тебе приеду? – воскликнул он.
– Нет! – решительно отказала она. – Я скоро сама приеду.
– Я ужасно люблю тебя и целую! – заключил он.
– Хорошо, хорошо, звони, не пропадай! – заключила она.
На этом исторический с точки зрения их истории разговор завершился.
