Раззадоренный таким образом, французский народ в массовом порядке ринулся осуществлять свое право. Первые переименовавшиеся почувствовали себя пионерами; довольные, они всем говорили, как счастливы освободиться от своего имени, — это слово, «освобождение», само собой просилось на язык. Каждое утро в офисах тысячи служащих начинали рабочий день с того, что снимали с двери табличку со своим именем и писали в дирекцию письмо с просьбой выдать новую; изумленным секретаршам они объясняли, что зовутся отныне не Гильоме или Ренувье, а Бонапартом, де Голлем или Талейраном. Проникшись, секретарша тоже, в свою очередь, бежала в мэрию и назавтра сообщала новоиспеченному Бонапарту, что и она теперь не Буде или Лорансон, а Богарне или Монтеспан. Так и пошло: каждый агитировал своих близких, начальники подчиненных, жильцы соседей, торговцы покупателей; не прошло и полугода, как полстраны носило новые имена, а многие французы уже успели сменить по два или три.
Как и следовало ожидать, самыми востребованными оказались аристократические имена и те, что «звучат богато». Люди начинали с малого, жалуя себе дворянскую частицу, мол, пока достаточно, а там можно будет и еще что-нибудь добавить. Аппетит, однако, разыгрывался, и вот уже человек не знал меры: множились фамилии типа Левассер дю Монтан де ла Мотт-Жираде, Лефебр Мориссе дю Шато д’Иф, Шарни д’Антремон дю Рюиссо д’Эспенгле и Лебель дю Вилье де Сегонзак-Шатильон. Некоторые из этих громких фамилий были так длинны, что владельцы сами их не помнили и записывали на бумажке. Настоящая знать, однако, возмутилась: эти люди, из века в век гордившиеся древними именами, вдруг обнаружили, что какие-то простолюдины присваивают их себе сотнями каждый месяц совершенно законным образом и ничего с этим нельзя поделать. Судьи, извиняясь, отказывали им в исках и под шумок записывали эти исторические имена, которые затем, посоветовавшись с женами, сами же и брали себе.
* * *
Сегодня все пошло еще быстрее. Хочется новое имя? Достаточно телефонного звонка. В мэриях больших городов горячая линия работает круглосуточно. Можно зваться Никсоном днем и Брежневым ночью, Сваном с утра, Вентейлем в полдень, Шарлюсом в обед и Германтом за ужином. В семьях женщины теперь меняют фамилию, поссорившись с мужьями. Чадо, чтобы досадить отцу, в день совершеннолетия регистрирует в мэрии имя политика, которого тот ненавидит. Простой люд массово принимает имя модного певца и меняет его, когда восходит звезда другого. У молодежи, среди лицеистов, популярны имена поэтов: каждый год среди выпускников насчитывается тридцать тысяч Бодлеров и десять тысяч Гюго, а в сен-жерменских кафе непременно сидит хоть один Сартр, читая современный роман, в котором через каждые десять страниц все герои меняют имена, так что понять ничего невозможно.
На имена теперь существует мода, как на одежду. В прошлом сезоне носили бретонские фамилии, в этом году их сменили китайские. Нам предсказывают возвращение раздельного купальника-бикини, а девушки выбирают красивые итальянские имена с окончанием на «и», например Паганини или Балконетти. Глобалистов радует приток иностранных имен, почвенники же считают, что лучше бы черпать из национальных ресурсов, и опасаются полного исчезновения простых и красивых имен прошлого, таких, как Пти, Легро и Морен. Некоторые обходят сельские кладбища, чтобы создать базу данных, и призывают волонтеров возродить эти старинные, исконно наши имена, сравнивая свои демарши с деятельностью друзей природы, борющихся за сохранение вымирающих видов.
Ставшие внезапно весьма полезными визитные карточки обновляются на злобу дня. Их раздают, чтобы дать знать, как зовутся сегодня, предупреждая, что они действительны до новых указаний. Каждый держит в своей визитнице десятки картонных прямоугольничков с разными именами, которыми он имеет обыкновение пользоваться. Если кто-то видит на карточке понравившееся имя, он сохраняет ее и, стоит владельцу отвернуться, звонит в мэрию, чтобы сообщить, что отныне он будет носить это имя. Ему остается только сунуть карточку в карман, чтобы использовать ее в дальнейшем для себя. Иные карточки переходят из рук в руки по четыре-пять раз за день и мусолятся до полной непрезентабельности; в зависимости от того, насколько дорожат написанными на них именами, их отправляют в типографию, чтобы изготовить копии, или просто выбрасывают.
