Наконец он выбрал плотную тетрадь в темном коленкоре.
— Сынишке покупаете?
— Вернее сказать, для себя. — Покупатель усмехнулся: — Записи, которые делаешь по свежим следам событий, потом бывают весьма полезны.
— О-о, без сомнения!
— Это, если хотите, живые свидетели происходящего. — Он заплатил, кивнул на прощанье и направился к выходу.
Опять колокольчик сыграл свои шесть простеньких звуков и замолк. Хозяин, смотря вслед необычному посетителю, думал: примета хорошая — в такой беспокойный час в лавочке все-таки кто-то появился.
А его посетитель, один из виднейших руководителей социал-демократов Германии, Филипп Шейдеман, призванный историей к выполнению своей миссии, расспросил, как дойти до вокзала, и зашагал туда, чтобы с первым же поездом вернуться в Берлин, куда его призывал высокий долг партийного руководителя.
III
Здание рейхстага выделялось среди окружавших его домов своей тяжелой монументальностью. Центральный портал с колоннами, венчавшая его купол башня, две меньшие башни по краям, высокие окна первого этажа — все было в нем симметрично.
Коллонтай подошла к депутатскому входу и без колебаний взялась за медную ручку двери. После того, что она наслышалась, все показалось здесь полным представительности и спокойного благообразия.
Церемонный швейцар в ливрее шагнул навстречу ей:
— Ах, фрау Коллонтай? Пожалуйста! На вас ведь запрет не распространяется? Я полагаю, так… В какое тревожное время изволили прибыть!
Он обратился к ней с той почтительной приязнью, с какой встречал завсегдатаев, постоянных гостей.
— Из фракции кто-нибудь есть?
— Все в полном составе: заседают, с утра заседают.
Коллонтай была тут одно время своим человеком, близким к фракции социал-демократов. Ему и в голову не пришло, что все переменилось и она теперь прежде всего чужестранка.
В коридорах было пусто. Первый, кто встретился ей, был заметно состарившийся за время, что она его не видала, маленький седой Карл Каутский, представитель центристского направления социал-демократии.
С рассеянной любезностью он протянул к ней обе руки.
— Какие скверные времена пришли! Кто мог бы подумать… Германия воюет! Одна против всех стран Антанты!
— Но с вами Австро-Венгрия, Турция!
— Увы, тяжесть неминуемых ударов падет главным образом на нас. Совещание там, в боковом секторе, вы ведь знаете где. — И двинулся дальше, озабоченный, погруженный в свои думы.
Свернув в боковой коридор, Коллонтай оказалась в холле, где расхаживало много народу. Заседание фракции затянулось: то один депутат, то другой выходили сюда.
Ее приветствовали как старую знакомую, однако она уловила и недружелюбные, косые взгляды.
— Коллонтай среди нас — как это так? — донесся чей-то враждебный голос — Странно, кто ее допустил?
Депутат Гере, которому она стала говорить о бедственном положении русских в Берлине, слушал так, будто слова ее доходят сюда из другого мира. Полиция чинит препятствия, денег не меняют, марок не оказалось почти ни у кого…
— Что поделаешь, — прервал ее Гере, — трудности неизбежны, ведь и мы, немцы, страдаем тоже.
— Но никто из коренных жителей не поставлен же вне закона!
— Ну еще бы: здесь как-никак наша родина!
После нескольких минут разговора она почувствовала себя почти как в уличной толпе. Ее охватило сознание отъединенности.
— И бессмысленные аресты вы тоже готовы оправдать?!
— Тут я сказать ничего не могу, — рассудительно отозвался Гере. — Это исключительно в компетенции оберкомандо.
— Разве «Форвертс» не обязан был выступить против нелепых варварских притеснений?!
Гере уклончиво повторил:
— Я посоветовал бы вам обратиться прямо в оберкомандо.
— Там и разговаривать с русской не станут!
— Но почему же? Мы европейская передовая страна. Наши военные, во всяком случае, достаточно вежливы.
Уклончивость Гере объяснялась тем, что именно в эти часы решался вопрос самый важный и роковой — об отношении социалистов к войне. В кулуары проник уже невероятный слух, будто социалисты определили свою позицию в поддержку войны.
На лицах можно было прочитать замешательство, решимость, неловкость, скрытое торжество. Двое депутатов явились в военной форме, предпочтя определенность всяким спорам. Их вид выражал готовность разить врага.
