Сиделка приподняла подушку с головой старика и резким движением отдернула одеяло, скрывавшее его тело.
— Наслаждайся!
Левая нога отсутствовала. Она была ампутирована на уровне коленного сустава. Послеоперационную рану прикрывали пожелтевшие бинты, сквозь которые сочились гной и сукровица. Половые органы старика представляли уродливо ссохшиеся наросты, откуда торчал толстый катетер, тянущийся под кровать. Пролежни по всему телу скрадывали ужас шелушащейся кожи, сочащиеся кровью язвочки оттеняли мерзкую сыпь, покрывавшую вдавленный живот и чахлую грудь. Крик замер в горле, утонув в море слёз.
АКТ III
Вороные башни вздымались к звёздам эрегированными стенами. В самой высокой, на 666-м этаже, в негатив-нирване ворочался старик. Он контролировал потоки энергии, струящиеся сквозь аджня-чакру, но не мог совладать с остатками памяти, гниющими в воспаленном мозгу. Когда из облака каргируещего газа выплыли герцог Маглаун и герцогиня Гонорилья, старик не узнал их.
— Кто здесь? Шишиги? Дьявол? Черти?
— Гораздо хуже, нам поверь.
— Маглаун-герцог? Дочь? Зачем врываетесь ко мне?
— Ты перед сном молился, папа?
— Да, Гонорилья.
— Но выглядишь неважно.
— Ужасный сон меня терзал, — старик с трудом поднялся и осмотрелся. — Где я? Что-то не припомню мрачных стен в своей опочивальне. Где мой адепт? В чём дело?
Герцог шумно захохотал, его толстый живот завибрировал с частотой, эквивалентной длине позитив-волны. Герцогиня улыбнулась, достала из-за спины продолговатый чёрный футляр, извлекла оттуда клюшку для гольфа, размахнулась и ударила по округлому предмету, лежащему на плитах пола. Подача была четкой и точной. Предмет уткнулся в ноги старика и замер на ступнях.
— Чей это череп?
— Возьми, погладь, подумай.
— Меня пугаешь ты! Чей это череп?
— Адепт и шут твой…
— Бедный Йорик!
Старик обмер, не в силах вымолвить и слова. Его лицо исказила гримаса бесконечного страдания. Он поднял череп дрожащими руками и застонал.
— Увы, мой бедный Йорик! Мой остроумный выдумщик и плут! Носил меня ты на спине и развлекал в постели, а нынче отвратителен твой вид. Здесь были губы, что целовал я тыщу раз, искрились тут глаза… Где шутки? Где дурачества? Где песни? Всё ушло. Закрыта анахата-чакра.
Старик посмотрел заплывшими от слёз глазами на дочь и спросил:
— За что? За что его вы покарали?
— За тебя! Ты не в себе, коли забыл, как франков натравил на королевство, Корделию моля вернуться, ей обещая трон и все владенья.
— Не помню ничего… И что, она откликнулась на зов?
— Ещё бы, старик коварный! — взорвался герцог пламенной тирадой. — Их флот уже в сраженье с нашим. Горят линкоры, гибнут миноносцы, нуль-транспортеры ходят на издохе! Мы победим, увидишь! Хотя нет… Мы тут решили, ты не достоин видеть.
— Что это значит, герцог?!
— Сейчас узнаешь, папа. Два поцелуя — и для калеки трон потерян. Увечных не приветствует народ.
Гонорилья подошла к отцу и сжала его голову руками.
— Калека — это кто?
— Калека — это ты.
Гонорилья подтянула голову отца к своему рту и впилась поцелуем в правый глаз.
— О, бог мой! Больно!
Герцогиня с силой стала втягивать охваченную губами плоть. Яблоко запрыгало в глазнице, рвя многочисленные сосуды. Гонорилья вонзила в глаз зубы и резким движением вырвала его. Кровь хлынула из открытой раны. Герцог дохнул пламенем, и глазница обуглилась. Проглотив яблоко, герцогиня поцеловала левый глаз.
— За что? За что страданья! — забился король в руках дочери.
— За то, что нарожал детей! — жуя второй глаз, пояснила Гонорилья.
Медленно сгустилось облако каргирующего газа. Герцог и герцогиня шагнули в него, оставив распростертого на полу старика обливаться кровавыми слезами. Все чакры были закрыты.
АКТ IV
Пахло чем-то сладким и свежим. Аромат дорогих духов? Аромат дорогого лосьона? Аромат дорогого белья? Старик знал, что ответ отрицательный. Пахло чистой кожей хорошо вымытой женщины.
— Кто здесь? Ответьте, пощадите…
— О, папа! Ты очнулся! Я так рада!
— Дочка?
— Да это я! Потерпи еще немного, и я спасу тебя из этого жуткого места. Сестры — просто звери. Никогда бы не поверила, что они на это способны.
