– Жаль, что не тебя, – отозвался ван Эрлик.
Курсант ничего не ответил пленнику. Детские пухлые губы обиженно дернулись.
* * *
Лепестковые двери разошлись бесшумно – ван Эрлик, зажатый между конвоирами, шагнул в залитый ослепительным светом медотсек.
Шуршали, как мыши, приборы, в воздухе над командным столом сновали кривые и числа, у человека за столом были белые волосы с черными кончиками и глаза с характерным фиолетовым просверком, выдававшем уроженца столичной Митры. На белом кителе сверкали серебряные погоны, на груди – алый трилистник. Медаль «За доблесть и принца Севира», – выпущенная в считанных экземплярах после войны. По официальной формулировке, медаль вручалась «не токмо за героизм и храбрость, но ежели отличившийся совершил нечто, приблизившее час победы над чудовищами, или действиями своими способствовал устранению смертельной для человечества угрозы». Всего медалей было роздано двести тринадцать штук, к каждой полагались сорок тысяч гектаров земли на планете рождения. Если присмотреться, было видно, что ровные полоски погон слегка шевелятся: параживая ткань. Технология локров.
Но не человек приковал к себе внимание ван Эрлика.
Вдоль левой стены медотсека, отражаясь в гроздьях экранов и слепя глаза зеркальными гранями, стояли тринадцать саркофагов с включенной системой искусственного жизнеобеспечения. Посверкивали зеленые огоньки, свидетельствуя исправную работу оборудования, и время от времени над командным столом вместо цифр и кривых возникало чье-то запрокинутое, без кровинки, лицо.
Тринадцать саркофагов, которые в любой момент могут превратиться в тринадцать гробов. Тринадцать выживших членов его команды.
Позвоночник ван Эрлика заледенел.
Стажер усадил ван Эрлика в кресло напротив командного пульта и захлопнул тяжелые захваты на руках и ногах. В грудь впились присоски датчиков. Напоследок курсант снял нейронаручники, повернул правую руку ван Эрлика ладонью кверху и всадил в вену тонкий волос детектора.
В ходе допроса сотни датчиков проанализируют реакции пленника; прочтут все, что можно прочесть, и часть того, что прочесть невозможно. Ван Эрлик не сомневался, что запись допроса будут изучать снова и снова, хотя основные данные сидящий перед ним человек мог видеть уже сейчас. Ван Эрлик не думал, что изучение записи много добавит сидящему перед ним человеку. Он наверняка читал приборы в реальном времени.
С его опытом он мог бы обойтись и без приборов.
Коренастый сержант отдал честь и вышел. Шестнадцатилетний курсант повертелся, как кошка, в поисках удобного места, и сел на крышку одного из саркофагов.
– Мне надо представиться? – спросил человек с серебряным трилистником.
– Нет, полковник Трастамара, – ответил пират.
Глава оперативного штаба Службы Опеки генерал полковник Станис Александр Рашид Трастамара охотился за ван Эрликом уже три года. Охота стоила ван Эрлику двух уничтоженных корветов, а Трастамаре – трех выговоров от императора. Полковник Трастамара не любил публичности. Ван Эрлику пришлось выложить полтора миллиона эргталеров за его видеоснимок.
В сложной системе званий и иерархий «полковник» было собственным чином Станиса Трастамары, а «генерал» – наследственным званием одного из древнейших родов империи, восходящих к ближайшему сподвижнику императора Чеслава. Кроме титула император, сам не склонный к сентиментальности, наградил соратника нежным прозвищем «Живоглот», под которым тот и вошел в историю.
Потомок легендарного Живоглота, генерал и полковник Станис Трастамара чуть улыбнулся глазами цвета стратосферы.
– Почему ты решил угнать «Эдем»?
– Ностальгия.
– Ты не удивлен, что тебя еще не убили?
– Я не думаю, что хоть один палач из СО расстреляет меня до того, как узнает номера моих счетов.
Вместо ответа полковник Трастамара щелкнул по одной из сенсорных кнопок, и на саркофаге за его спиной потухли огоньки. Тревожно запищало, над столом заметались оражневые кривые.
– Еще есть удачные шутки в запасе? – спросил Трастамара.
Ван Эрлику показалось, что у него обесточили сердце.
– Включи! – заорал он, – что ты делаешь! Сукин сын! Подонок! Ты…
