— Как странно! — прошептал принц, разглядывая солнце, деревья, дома и машины. — Сколько же пышных и изысканных слов мне понадобится, дабы воздать должное всему, что зрю я!
— Здесь вам придется говорить по-английски.
— Чтобы точно описать все это, — объяснил Гамлет, обводя рукой совершенно безобидную суиндонскую улицу, — потребуются миллионы слов!
— Вы правы. Именно так. В том-то и состоит чудо вымыслопередачи, — сказала я. — Для создания целостной картины хватает нескольких десятков слов. Но, честно говоря, основную работу выполняет читатель.
— Читатель? При чем тут он?
— При том, что любая интерпретация события, описание персонажа — все это уникально для каждого читателя, поскольку он пропускает авторское описание через собственное воображение, порожденное собственным жизненным опытом. Каждый персонаж на самом деле является для него составным образом из образов тех людей, которых он встречал, о которых читал или кого видел прежде. И образ этот куда более реален, нежели тот, что складывается из напечатанного на странице текста. Каждый читатель обладает неповторимым опытом, и каждая книга для каждого читателя уникальна.
— Из ваших слов следует, — задумчиво произнес датчанин, — что чем сложнее и противоречивее персонаж, тем больше возможностей для интерпретации?
— Да. Готова спорить, что одна и та же книга для одного и того же человека при каждом новом прочтении становится разной, потому что у человека накапливается опыт или он просто может оказаться в ином расположении духа.
— Теперь понятно, почему никто не в состоянии меня раскусить. За четыреста лет никому не удалось в точности уловить мои внутренние мотивы. — Он замолк на мгновение и печально вздохнул. — И мне самому тоже. Меня ведь можно счесть религиозным, поскольку я не хотел убивать дядю Клавдия за молитвой и все такое?
— Конечно.
— И мне так казалось. Тогда откуда эти совершенно атеистические строчки: «…нет ничего ни хорошего, ни плохого; это размышление делает все таковым»?[17]
— Вы хотите сказать, что не знаете?
— Я точно так же теряюсь в догадках, как и все остальные!
Я уставилась на Гамлета, и он пожал плечами. Я надеялась получить от него кое-какие ответы касательно отдельных нестыковок в пьесе, но теперь мои надежды пошатнулись.
— Возможно, — глубокомысленно изрекла я, — именно потому нам так нравится пьеса. У каждого свой собственный Гамлет.
— Ну, — недовольно фыркнул датчанин, — это для меня загадка. Как думаете, психотерапия поможет?
— Не уверена. Слушайте, мы почти пришли. Запомните: для всех, кроме членов моей семьи, вы… кто?
— Кузен Эдди.
— Хорошо. Идемте.
Мамин дом представлял собой отдельное владение в южной части города, довольно большое, но малопривлекательное, если не считать того очарования, которым наделило его мое долгое житье здесь. Я провела здесь первые восемнадцать лет моей жизни, и все вокруг старого дома было мне знакомо. Вот с этого дерева я упала и сломала ключицу, по этой садовой дорожке я училась ездить на велосипеде. Прежде я этого не замечала, но тяга к привычному с годами усиливается. Старый дом казался мне теперь куда теплее, чем прежде.
Глубоко вздохнув, я подхватила чемодан и покатила коляску через дорогу. Моя домашняя дронтиха Пиквик топала за мной в сопровождении своего непослушного отпрыска Алана, который сердито семенил за маменькой.
Я нажала на кнопку звонка, и через минуту нам открыл дверь полноватый священник с короткими каштановыми волосами и в очках.
— Уж не Дурында ли это? — протянул он, увидев меня, и расплылся в широкой улыбке. — ВСБ всеблагое, это же Дурында!
— Привет, Джоффи. Давно не виделись.
Джоффи — мой брат. Он служитель церкви Всемирного Стандартного Божества, и хотя в прошлом у нас имелись некоторые разногласия, мы их давным-давно преодолели. Я была счастлива видеть его, а он — меня.
— Ух ты! — воскликнул он. — Это еще кто?
— Это Пятница, — объяснила я. — Твой племянник.
— Ух ты! — отозвался Джоффи, извлекая Пятницу из коляски. — А волосы у него всегда так торчат?
— Думаю, это после завтрака.
Пятница уставился на Джоффи, вынул пальцы изо рта, вытер их о мордашку, затем снова сунул их в рот и протянул Джоффи своего белого медвежонка Поли.
