Но этой ночью Нель умерла. Она отчётливо помнила ощущение воды на своих коротких прядях, усталость и ощущение тщетности усилий. Когда она одна и измучена бессонницей, а вокруг трое дюжих парней, отрезающих путь к отступлению…. Если б оставалось только чуть больше сил, если б её не загоняли как зверя трое суток подряд, она б ушла, как не раз уходила. Но на этот раз они учли если не всё, то немного более чем обычно. И значит уход значительно труднее и мучительней. Чувствуя сталь через тонкую кофточку у груди, она усмехнулась, глядя в холодные, насмешливо прищуренные глаза Афанасия. "Ты уверен, что никому и ничего? — проговорила с вызовом. — Ты уверен? Ну что же, увидим. Мир нас рассудит". Нельзя было сказать, что она не чувствовала страха. Страх был, и не страх, а липкий холодный ужас. Он и усталость сбивали её с ног, гасла воля. Ах, если б усталости было чуть менее. Если б чуть меньше утешительного спокойствия вызванного непонятно чем, если б не мысль, которую Оксана чувствовала как свою. Одну окаянную мысль, заставившую Нель надменно улыбнуться за мгновение до того как прозвучал выстрел.
И больно не было. Была лишь тоска о том, что, может быть, она не права, не имеет прав, и тогда — всё напрасно. Этой ночью Нель умерла. Нель, незнакомка с перрона, остановившая не начатый шаг в никуда. Нель умерла? Или проснулась? Девушка мотнула головой, не желая отвечать себе на эти вопросы. Всё было сложно. Слишком сложно для Оксаны. Слишком просто — для Нель.
Внезапно решившись, девушка повернула в сторону набережной. С этим раздвоением личности пора было заканчивать. "Там, — сказала она себе, — никого и ничего нет. Ты увидишь это, и тогда пройдут все твои нелепые сны. Ты должна это увидеть!" До набережной было недалеко. Они любили там гулять — она, Светка, Инна, ещё пара девчонок — знакомых её знакомых, подруг её подруг. Там, до сегодняшней ночи, никогда не бывала Нель.
Увиденное, заставило её задрожать и сбавить шаг, не доходя до места несколько десятков метров. На асфальте лежало тело, упакованное в чёрный целлофан, рядом стояли две машины с цветомузыкой на крыше, и третья — с крестом. Молоденький лейтенант со странным, мучнисто-белым лицом курил в стороне. Девушка подошла и встала рядом, достала сигареты. Молодой человек молча протянул зажигалку. Закурив, она внимательно посмотрела в его глаза, как когда-то там, на перроне, смотрела Нель. Этого оказалось достаточно. Сомнения исчезли, словно ей открылись его мысли. Она коротко поблагодарила за огонёк и пошла далее, мимо, проявляя минимум любопытства, словно произошедшее её никоим образом не касалось, а сама она была начисто лишена любопытства. Походка оставалась уверенной и твёрдой, но внутри словно лопнула перетянутая струна. Струна лопнула, но оба её конца продолжали дрожать и вибрировать, оттого по телу шла нервная дрожь, более сильная, чем от простого озноба. Унять эту дрожь сигарета не помогла, и оттого она отбросила её, докурив едва до половины. Свернув в подворотню, позволила себе лишь на миг оглянуться, словно прощаясь, бросила неясную улыбку даря её то ли себе, то ли молоденькому усатому лейтенанту, никак не могущему оправиться от шока. "Вот и всё, — кольнула мысль — игла. — Теперь тебе не удастся быстро найти меня, Афанасий. Крошка Нель хорошо спряталась. Она умерла, но она живёт в легкомысленной головке другого человека. И неважно, что что-то утеряно. Ведь главное, что потеряно ещё не всё. Мне нравится Нель". От этих мыслей тело словно прошило ударом тока. Сходишь с ума, — сказали бы люди. Но она не чувствовала себя сумасшедшей. Мир вокруг начинал наливаться красками и смыслом. Тем, чего ей так не хватало в предыдущей серой и скучной жизни.
" Здравствуй, Николь, ты не поверишь, но пишу тебе это я. Нель. Ты не поверишь, но мне в который раз удалось вновь вырваться. На этот раз — с того света, а не с границы между мирами. Знаю, ты не можешь не знать о том, что произошло однажды ночью в чужом городке, который так далеко от тебя. Знаю и то, что Афанасий не мог не сказать тебе. Ну и что с того? Я пишу, потому, что мне больше некому писать. Ты знаешь меня лучше всех, мы были друзьями когда-то. Помнишь светловолосую, наивную девчушку, что, как и ты, тянулась ко всему неведомому и необъяснимому? Ты помнишь как мы, одержимые, собирались у кого-нибудь и вертели блюдце. Нам тогда казались невнятные ответы райской музыкой и гласом истины. Наверное, мы слишком мало знали и были глупы. Мы не могли отличить правду ото лжи? Нет, не ото лжи, но от предрассудка и домысла. У мира, с которым мы выходили на контакт, свои законы и свои правила. Но мы не совсем понимали тогда его законы. Кому-то этого хватило. Кому-то, но не тебе и не мне. Ты нашёл себе учителя, а я…. У меня оказался свой путь, не похожий на твой. Когда я оглядываюсь на прошлое, то понимаю, что было время, в котором мы были слишком наивны. Ты научился многому, но в тебе осталось этой наивности более чем во мне. Почему именно так получилось, я до сих пор так и не поняла, может быть виной тот слепящий шнур молнии, от которого мне дано было уклониться, да лики икон, на которые я с детства смотрела… с неприятием? с укоризной? Не знаю, только и тогда в далёком детстве мне дано было чувствовать, что мы никогда не примем друг друга.
