Но всем этим не исчерпывается жестокость пустыни. Песок – то, что все время под ногами и от чего некуда деться. Поглотивший огненные лучи солнца, он обжигает даже обутые ноги, которые при каждом шаге утопают в нем, разъезжаясь в разные стороны, так как не находят твердой опоры. Хождение по песку – тяжкий труд, отнимающий все силы, не отнятые еще солнцем и жаждой. При каждом шаге и дуновении ветра песок взмывает вверх, попадая и набиваясь всюду. Он, словно грубая ткань, истирает кожу, образуя на ней язвы, калечит глаза, попадая в них, словно точильный камень истачивает зубы, проникая в пищу. А уж гонимый ветром, становится подобен бичу Шайтаны́, беспощадному и нестерпимому, от которого не спасают ни одежда, ни укрытия. Ветер же, властелин и тиран пустыни, вступив в союз со всеми ее злыми силами, являет здесь подлинно неистовую ненависть ко всему живому. Он преследует всех и всюду, не давая ни пощады, ни передышки, оглушая и ослепляя, унося последние силы и надежды. Если же кто-то осмеливается бросить ему вызов, ярость его становится безграничной, и он превращается в самум…
Самум – есть ли в каких-нибудь далях, высях или глубинах что-то более ужасное? Что-то более неудержимое, неотвратимое и смертоносное? Порождение черных небес и опаленной земли, вырываясь, подобно обезумевшему злу, из само́й преисподней, мчится ошалелым вихрем над стонущими песками с неимоверным воем и свистом. Ужасающие непроглядные тучи песка и праха вздымаются к потемневшему небу зловещей колышущейся стеной. Поверхность, на которой можно стоять, исчезает. Вместо нее появляется бездонный провал из песка и пустоты, бесконечный в глубь и в вышину, бесследно поглощающий все, что в него попадает. Никто не ведает, на какой глубине можно быть погребенным, угодив в этот кошмар. Все вокруг, над головой и под ногами приходит в неистовое движение. Воздух не движется одним потоком, он бешено вращается множеством вихрей во всех направлениях сразу. Сила их столь велика, что поднимает человека над землей, как пушинку. В непроглядной тьме и крутящихся вихрях пропадает всякое чувство направления, и люди порой гибнут лишь потому, что сбиваются с пути в этой безумной пляске стихии. Гонимые же вихрями потоки песка превращаются в самые кровожадные из существ. Они, налетая и набрасываясь со всех сторон, сбивают с ног и опрокидывают, вгрызаются в плоть безжалостными клыками, сжимают горло беспощадными лапами, наваливаются на грудь невообразимой тяжестью, обжигают тело, струясь по нему, словно огненные змеи. Упавшего же в мгновение покрывают толстым слоем, и далеко не каждый может найти в себе силы пробиться затем к свету.
Самум налетает неожиданно, заставая врасплох и не давая опомниться. Он, как страж и властелин своих древних чертогов, зорко и ревностно хранит их от вторжений чужаков, стремящихся проникнуть в его сокровищницы и постичь великие тайны его мира. И горе тому, кто не почувствует его приближения и не успеет вовремя найти спасительного укрытия. Жестока его расправа с дерзновенными, а тем, кому посчастливилось вырваться из его смертельных объятий, глубоко в сердце врезается она грозным предостережением. Многих путников, стремившихся покорить пустыню, поглотило это чудовище. Но оно поглощает не только людей. Оно поглощает целые города и государства, могущественные и ослепительно прекрасные, которые многие века цвели в благоденствии и поражали все иноземье своим великолепием, стирая их с лика земли и погребая под вековыми барханами, оставляя лишь предания, передаваемые от отцов детям, и легенды, начертанные на ветхих пергаментах или высеченные на древних монументах.
Сумерки – это время кирки и заступа, плодотворное время для ищущего. Самое время – с трепетом обнажить новый участок благословенных руин, чтобы при дневном свете неторопливо и вдумчиво обозреть его, добавив к череде потрясающих разум открытий еще одно. Жажда открыть таящееся просыпается в это благодатное время вместе с другими побуждениями и желаниями, угнетенными днем палящим зноем и жаждой телесной. Работа, подобная в дневные часы рабскому труду, сейчас доставляет наслаждение своей легкостью и предвкушением отыскания чего-то, что озарит еще хоть один шаг к очередному прозрению.
