— А может быть, он горец, откуда вы знаете?
— Но позвольте! — вскричал Фарфуркис—Даже среди горцев максимально возможный возраст…
— Не позволю я! — сказал Хлебоедов. — Не позволю я преуменьшать возможности наших славных горцев! Если хотите знать, максимально возможный возраст наших горцев предела не имеет! — И он победоносно поглядел на Лавра Федотовича.
— Народ, — сказал Лавр Федотович. — Народ вечен. Пришельцы приходят и уходят, а народ наш, великий народ, пребывает вовеки.
Фарфуркис и Хлебоедов задумались, прикидывая, в чью же пользу высказался председатель. Ни тому, ни другому рисковать не хотелось. Один был на гребне и не желал из-за какого-то паршивого пришельца с этого гребня ссыпаться. Другой, глубоко внизу, висел над пропастью, и ему только что была сброшена спасательная бечевка. А между тем Лавр Федотович произнес:
— У вас все, товарищ Зубо? Вопросы есть? Нет вопросов. Есть предложение вызвать дело, поименованное Константиновым Константином. Других предложений нет? Пусть дело войдет.
Комендант побледнел, закусил губу и достал из кармана перламутровую коробочку.
— Пусть дело войдет, — повторил Лавр Федотович, чуть повышая голос.
— Сейчас, сейчас, — пробормотал комендант. Ему было страшно.
— Ну чего ты стоите? — возмущенно спросил Хлебоедов. — Мне, что ли, за ним идти?
Тогда комендант решился. Он зажмурил глаза и нажал на перламутровую крышку. Раздался звук откупориваемой бутылки, и рядом с демонстрационным столом появился Константин. По-видимому, вызов захватил его во время работы: он был в комбинезоне, заляпанном флюоресцентной смазкой, передние руки его были в рабочих металлических перчатках, а задние он торопливо вытирал о спину. Все четыре глаза его еще хранили озабоченное деловое выражение. По комнате распространился сильный запах Большой Химии.
— Здравствуйте, — сказал он обрадованно, сообразив наконец, куда попал. — Наконец-то вы меня вызвали. Дело, правда, пустяковое, неловко даже вас беспокоить, но при моем безвыходном положении только и остается, что просить о помощи. Чтобы не задерживать долго вашего внимания, что мне нужно? — Он принялся загибать пальцы на правой передней руке. — Лазерную сверлильную установку — не обязательно высокой мощности. Плазменную горелку, у вас такие уже есть, я знаю. Два инкубатора на тысячу яиц каждый. Для начала мне этого хватит, но хорошо бы еще квалифицированного инженера, и чтобы разрешили работать в Китежградских мастерских…
— Так какой же это пришелец? — с изумлением и негодованием сказал Хлебоедов. — Какой он, я спрашиваю, пришелец, если я его каждый день вижу в ресторане? Вы, собственно, товарищ, кто такой и как сюда попали?
— Я — Константин из системы Бетельгейзе. — Константин смутился. — Я думал, что вы все уже знаете, меня уже опрашивали. — Он заметил меня и приветливо улыбнулся. — Ведь это вы меня опрашивали, верно?
Хлебоедов тоже обратился ко мне.
— Так что, это, по-вашему, пришелец? — язвительно спросил он.
— Конечно, — сказал я. — У него неполадки в звездолете, и он вынужден был приземлиться у нас.
— Странные какие-то дела творятся, — сказал Хлебоедов. — Пришельцы какие-то странные пошли…
— Я вот смотрю фотографию в деле, — подал голос Фарфуркис, — и вижу, что общее сходство имеется, но у товарища на фотографии две руки, а у этого неизвестного гражданина — четыре. Как это с точки зрения науки может быть объяснено?
— Константин, — сказал я. — Встаньте, пожалуйста, к этому товарищу в фас.
Константин повиновался.
— Так-так-так, — сказал Фарфуркис — С этим мы разобрались. Должен вам сказать, Лавр Федотович, что сходство фотографии с этим вот товарищем несомненное. Вот четыре глаза я вижу… да, четыре. Носа нет. Да… Рот крючком. Все правильно.
— Ну, я не знаю, — сказал Хлебоедов. — О пришельцах писали в прессе, и утверждалось там, что если бы пришельцы существовали, они давали бы нам о себе знать. А поскольку, значит, не дают о себе знать, то их и нет. А есть выдумка недобросовестных лиц. Вы пришелец? — гаркнул он вдруг на Константина.
— Да, — сказал Константин.
— Знать вы о себе дали?
— Я не давал, — сказал Константин. — Я вообще не собирался у вас приземляться, и дело ведь не в этом, по-моему…
