— Дело номер семьдесят второе, — зачитал он. — Константин Константинович Константинов двести семьдесят второй[58] до новый эры город Константинов планеты Константины звезды Бетельгейзе…
— Я попрошу, — прервал его Хлебоедов. — Ты что это нам читаете? Ты это нам роман читаете? Или водевиль? Ты, друг, анкету нам зачитываете, а получается у тебя водевиль!
Лавр Федотович взял бинокль и направил его на коменданта. Комендант сник.
— Это, помню, в Сызрани, — продолжал Хлебоедов, — бросили меня заведующим курсов квалификации среднего персонала, так там тоже был один, улицу не хотел подметать… Только не в Сызрани, помнится, это было, а в Саратове… Ну да, точно, в Саратове, сперва я там школу мастеров-крупчатников укреплял, а потом, значит, бросили меня на эти курсы… Да, в Саратове, в пятьдесят втором году. Зимой. Морозы, помню, как в Сибире. Нет, — сказал он с сожалением. — Не в Саратове это было. В Сибире это и было, а вот в каком городе — вылетело из башки. Вчера еще помнил. Эх, думаю, хорошо было там, в этом городе.
Он замолчал, мучительно приоткрыв рот. Лавр Федотович подождал немного, осведомился, есть ли вопросы к докладчику, убедился, что вопросов нет, и предложил Хлебоедову продолжать.
— Лавр Федотович, — прочувствованно сказал Хлебоедов. — Забыл, понимаете, город. Ну забыл, и все. Пускай он пока дальше зачитывает, а я пока вспомню. Только пускай он по форме, пускай пункты называет и не частит, а то безобразие получается…
— Продолжайте, товарищ Зубо, — сказал Лавр Федотович.
— Пункт пятый, — прочитал комендант робко. — Национальность…
Фарфуркис позволил себе слабо шевельнуться и сейчас же испуганно замер. Однако Хлебоедов уловил это движение и приказал коменданту:
— Сначала. Сначала! Сызнова читайте!
— Пункт первый, — сказал комендант. — Фамилия…
Пока он читал все сызнова, я смотрел на полковника. Полковник, как всегда, спал с видом крайнего удивления и негодования. Руки его непрерывно подергивались во сне: то ли он включал третью скорость, то ли скребницей чистил он своего боевого коня. Я смотрел на него и все пытался представить боевой путь и послужной список человека, которому не менее восьмидесяти лет, который дослужился до полковника и ухитрился за все это астрономическое время выслужить всего три медали — «20 лет РККА», «Тридцать лет Советской Армии» и «Сорок лет Советской Армии».[59] Может быть, все дело было в его экзотической военной специальности. В самой идее мотокавалерии чудилось мне нечто апокалиптическое. То мне представлялись приземистые бронетранспортеры, над клепаными бортами которых торчали оскаленные лошадиные пасти и осанисто возвышались чубатые всадники в бурках и с пиками перёд себя. То эта картина заслонялась зрелищем совсем уже фантастическим: по полю брани, сквозь дымы разрывов лихо разворачивается в лаву табун лошадей, груженных мотоциклистами на мотоциклах, и все как один на третьей скорости… Но тут я вспоминал, что полковник был современником и, может быть, даже участником первых успехов авиации и дирижаблестроения, и тогда виделись мне чудовищные баллоны, из гондол которых, брыкаясь и ржа, сыпятся на головы ошеломленного противника кавалерийские эскадроны на парашютах…
— Херсон! — заорал вдруг Хлебоедов. — В Херсоне это было, вот где! Ты давайте, продолжайте, — сказал он вздрогнувшему коменданту. — Это я так, вспомнил. — И он сунулся к уху Лавра Федотовича и, млея от смеха, принялся ему что-то нашептывать, так что черты лица товарища Вунюкова обнаружили тенденцию к раздеревенению, и Лавр Федотович был вынужден прикрыться от демократии обширной ладонью.
— Пункт шестой, — нерешительно зачитал комендант, косясь на него. — Образование: высшее син… кри… кре… крети-ческое.
Фарфуркис дернулся и пискнул, но сейчас же испуганно замолчал. Хлебоедов ревниво вскинулся:
— Какое? Какое образование?
— Синкретическое, — сказал я, отзываясь на сердитый и молящий взгляд коменданта.
— Ага, — сказал Хлебоедов и поглядел на Лавра Федотовича.
— Это хорошо, — веско сказал Лавр Федотович. — Народ любит самокритику. Продолжайте, товарищ Зубо.
