Неистовый сын Трира - страница 26

– Не верю ни в какие предзнаменования, – ответил Карл.

Руге на протяжении всего обеда дулся и молчал.

Они еще раз обсудили программу будущего журнала. На этом настоял Руге. И Карл догадывался почему: Руге подозревал, что намерения Карла могли измениться, что жизнь в Париже могла повлиять на Карла в нежелательном для Руге направлении.

Карл, однако, не стал раскрывать перед Руге свои карты. Он снова подтвердил, что разделяет точку зрения Руге, что главным принципом их журнала должен остаться принцип гуманизма, как его сформулировал Руге: «Действительное соединение немецкого и французского духа есть соединение в принципе гуманизма». Карл знал, что это означало конкретно, как понимал этот принцип Руге: философское и политическое решение различных проблем, которые волнуют сегодня Европу, главным образом Германию и Францию. Предполагалось, что по своему философскому характеру журнал будет ориентирован на Германию, а по своим практическим устремлениям – на Францию. Что он будет являть собой наглядный пример истинно свободного журнала, в котором смогут сотрудничать философы и политические писатели многих прогрессивных школ и направлений.

Руге заботился о долгой жизнеспособности своего детища, о его будущей широкой популярности среди интеллигенции, живущей по обе стороны Рейна, и, разумеется, – и это не в последнюю очередь – о доходах, которые будет приносить журнал лично ему, Руге, и издателю Фребелю.

В доходах был заинтересован и Карл, поскольку материальное положение его и Женни полностью зависело теперь от Руге. Это удручало Карла. Впрочем, тогда, в мае, когда Карл и Руге договорились об издании журнала в Париже, это обстоятельство его не так мучило, как теперь, потому что ему самому его собственные принципы не представлялись тогда так четко, как теперь.

– И вот наша ближайшая задача, – сказал Руге, вполне удовлетворенный тем, что взгляды Карла на программу журнала не изменились. – Мы должны будем в ближайшие дни познакомиться и побеседовать с целым рядом наших французских коллег.

– Я готов, – ответил Карл. – С некоторыми из них я уже познакомился заочно, по их книгам.

– И каково твое впечатление? – спросил Руге.

– Думаю, что галло-романский принцип будет стоить нам многих разочарований, дорогой Арнольд.

– Например?

– Например, аббат Ламенне, которого ты включил в список наших возможных сотрудников. Он критикует, но что он предлагает взамен? Он полагает, что новое общество может быть построено на принципах христианства. Как совместить христианские принципы с принципами гуманизма?

– Трудно, конечно, – ответил Руге. – Но при известном старании можно.

– При известном старании, как известно, можно превратить муху в слона. Фейербах позеленел бы от твоих слов, Арнольд.

– Не думаю, – возразил Руге. – Ведь что говорит Фейербах? Он говорит, что христианские принципы есть извращенные принципы действительных человеческих отношений.

– «Извращенные… Извращенные»! И тут ничего нельзя сделать, ничего нельзя совместить, как нельзя совместить ложь и правду, Арнольд. Ведь даже полправды – всего лишь ложь. Правда может быть только полной. Всякое совмещение ей смертельно противопоказано.

– Допустим, – сказал Руге. – Но остается другой Ламенне – критик современного общества, и таковой он для нас вполне приемлем.

– Пожалуй, – согласился Карл. – Но приемлемы ли мы для него?

Ламенне от сотрудничества отказался. Он был крайне удивлен, услышав о гуманизме, который якобы разбивает все прежние заблуждения и освобождает людей от религиозности.

– Вы полагаете, что вера вредна? – спросил он. – Вы думаете, что будущее общество выбросит религию на свалку? И что только это принесет людям свободу?

– Мы не утверждаем, – сказал Карл, – что люди должны будут покончить со своей религиозной ограниченностью, чтобы уничтожить свои мирские путы. Мы утверждаем лишь то, что они с неизбежностью покончат со своей религиозной ограниченностью, как только уничтожат свои мирские путы. И потому мы, господин Ламенне, не станем превращать мирские вопросы в теологические. Мы хотим превратить теологические вопросы в мирские. После того как историю достаточно долго объясняли суевериями, мы суеверия объясняем историей.