— Не по-доброму так, не по-людски!
— Ха-ха… А сам-то ты зачем пришел?.. И ты, Кукольник, с ними! К себе пристроить норовишь. На руках, как свое, счастьице-то держишь. Рученьки жжет, а держишь!.. Ну держи, держи. Вот и куколки твои тоже ручонки тянут. Не поют, говоришь? Сейчас разгуляются! Вот уж Дедок, старый похабник, схаркивает, горло прочищает. А любимчик твой, Балабон, как облизывается… Чудище от радости и вовсе рехнулось — блеет, скачет, Прелесть-Красотке все юбку задрать норовит. А той того только и надо! Зашлась по-русалочьи… Что ж ты, ровно померк, Кукольник? Чем тебе не счастье? Жизнь ведь это, ожили куколки-то, душа в них зашевелилась! Душа ожила, сейчас и песня пойдет… Чем тебе не нравится? Ах, доброты… доброты тебе надо? А где ж ее на всех-то? Держи крепче, что есть! Уйду с туманом, не простишь себе. В другой раз не встретишь: дважды в туман не ходят!
Ровно гуще туман сделался. Или нежить сплотилась? Прямо с рук к себе тянет!.. А оно — зеленое, светлое, лучистое — на руках-то так и скачет! Дразнит, кувыркается, из рук вырывается«. Ну не надо же так! Жжет же руки-то… Пойдем с нами, к людям пойдем. Там на всех доброты будет! Ты поверь…
И вспышкой из тумана — удар серых глаз. «Только бы вот туман тебе добрый, Кукольник…»
Пальцы разжались, с хрустальным звоном ушло Счастье. Ушла Доброта-И-Зелень-В-Серебре. Все… Перед лицом — четкий черный росчерк мокрого забора.
Осень. Дождь. Картошка не копана. Дров ни полена. Корова без сена, дети без молока. Руки пожег, теперь гнить будут. Марии одной не сдюжить… Дождь. Грязь. И куклы не поют…
Нехороший сегодня туман, недобрый.
