– Ну и что, что мать. Нина круглыми сутками убирается то здесь, то там, а эта все пропивает.
– Так она уборщицей работает?
– И что? – услышал я голос сзади.
Нина вошла так же бесшумно, как и я. Она была все в том же сером плаще, лицо ничего не выражало. Ей было плевать, что ее разоблачили. Ни Рудик, ни Коноплев, ни я не являемся отцами этого ребенка индиго, хищно улыбающегося у раковины. Да, я невольно поймал Нину на обмане, но мне от этого скорее было неловко. К тому же я не мог сообразить, что меня больше удивило: что Нина не проститутка, или что она не мать бойцовой девочки.
Но поводы удивляться еще были не исчерпаны. За спиной у Нины появился крупный рыжий мужчина в дорогом плаще. Я его сразу узнал – хозяин «Помпея». Как он мог здесь оказаться?
– Развязывай! – скомандовала ему Нина. Он быстро, чуть ли не одним движением, развязал узел и стал разматывать веревки, опутывавшие пьяную, плачущую женщину.
– А ты неси ее пальто!
Это была команда Майке. Нина сняла с плеча сумку и достала пластиковый файл с документами, вытащила их и начала рассматривать, покусывая то верхнюю, то нижнюю губу.
– А ты что здесь делаешь? В гости зашел? Так я тебя не звала.
Она была права. Она никогда не звала меня в гости.
– Я пойду.
– Стой. Поможешь отнести Ольгу в машину.
Пьяную сестру насильственно облачили в пальто, и мы с рыжим молчаливым предпринимателем спустили ее вниз на лифте и запихнули на заднее сиденье большого джипа.
– Ну, все, я пойду. – сказал я на удивленье жалобным голосом.
– Нет, теперь последнее задание, – щека у Нины иронически дернулась. Забираясь в машину, она сказала: – Дождись здесь Гукасяна. Он уже едет. Отдашь ему девочку. Он все запрет там наверху.
Я огляделся. Девочка тихо-тихо стояла рядом. Смотрела грустно, вздыхала, хлопала потухшими глазками, как будто из нее через невидимый кран выпустили всю прежнюю Майку.
– Они… – начал я было, не совсем представляя, какой именно хочу задать вопрос.
– Они поженятся. Она пришла к нему убираться, тут все и началось. А мамочку теперь будут лечить задорого.
В «Аркадии» подумал я, но вслух ничего не сказал.
– Вон машина Рудика, – вздохнула Майка.
Мне не хотелось с ним разговаривать, и я, кивнув девочке, побрел к тому месту, где припарковался. Мне было грустно. Между мной и Майкой теперь не стояли эти тридцать три процента, отчего мое отношение к ней сильно улучшилось. Все же мы были с нею во многих необычных ситуациях. И держалась она, надо сказать, великолепно.
Я обернулся. Смотрю: плачет. Трет кулаками глаза. Плачет?! Не из-за расставания со мной же. Из-за матери. Конечно, из-за матери. Ребенок все же, как ни крути. Подойти? Но там же Рудик. Черт с ним! Я уже шагнул к ним, но тут – телефон. Задыхающаяся Балбошина:
– Лолитку избили до полусмерти!
Оказалось – ее дневные гостьи. Ни с того ни с сего. Я слушал, ничего не понимая. Должна же быть какая-то причина!
Рудик увел рыдающую девочку в подъезд.
– Вся изувеченная, вся. Особенно лицо.
Я представил милое, доброе лицо Лолитки. Что это тоже пример работы пробужденной совести?!
А Балбошина уже тараторила про другое:
– Что ты сделал с моими экстрасенсами, в смысле, с теми что духов вызывают?
– А что?
А то, сказала она, у них вообще теперь паника в их загробном мире. Ребята все бледные ходят, вчера перепились. У них там даже духи близких родственников отказываются являться. Кого ни вызовут, все время какой-то Руперт вылезает, и уж паясничает так страшно, матерится и, главное, всех знает, кто за столом сидит, и грозит, всем грозит. И никак его нельзя загнать назад.
– Чего смеешься, дурак?!
– Это не дух прямо, а вирус какой-то, знаешь, как в компьютере. Кто-то сочинил его здесь, у нас талантливых гаденышей хватает, и запустил в загробный мир. Он там и начал безобразничать.
– Пошел к черту, – буркнула Балбошина, как будто я пожелал ей ни пуха ни пера.
Некоторое время я глупо улыбался, стоя на краю тротуара. Мне нравилась моя внезапная идея: хакеры загробного мира! Тот свет – это ведь тоже в каком-то смысле сеть. Если есть кто-то, кто может облучать души, находящиеся по сю сторону, то ничего ведь не мешает найтись и таким, кто найдет способ расшевелить и мертвые души. И уже, пожалуй, нашлись, раз профессионалы столоверчения в ужасе и тоске.